— И как твоя жизнь?
— Прекрасно, как видишь.
— Ты сменила внешность. Ты не вышла замуж.
— Я была замужем.
— Трагическая судьба, значит.
— Ну, по крайней мере, не самая веселая, но сейчас у меня все хорошо.
— Я рад это слышать.
Разговор оборвался сам собой. Асы чувствовали себя не в своей тарелке. Когда-то давно их связывало очень многое. Гринольв даже учил девчонку драться, во многом на потеху Орму, который считал, что из воспитанницы выйдет толк. У нее неплохо получалось управляться с оружием, но не женское это дело — убивать врагов. Гринольв мог подобрать курс эффективных тренировок кому угодно, главное, чтобы ученик был готов впитывать знания, а Птичка была готова. Она отчаянно завидовала Арнульву, на которого Гринольв тратил бесконечное количество серебра, сил и времени, которого привечал Орм за сообразительность, а, главное, внешнюю схожесть с давно почившим родственником. Они часто проводили время вчетвером, и дети развлекали своих благодетелей, пускай и не всегда приятными для них способами. А потом случился эксперимент — чудовищный по своей жестокости. Кто заставил Орма отправить первой под нож свою любимицу? Он кивал на предсказание чуть ли не самой Вёльвы, поручившейся за успех. И Птичка выжила. Чтобы погибнуть по глупости несколько столетий спустя. Только вот, судя по всему, она снова чудом выжила. В свое время Гринольв мысленно костерил друга, обвиняя в смерти воспитанницы, и вот спустя три тысячи зим она вновь сидит перед ним, пережив большинство своих сверстников, пережив и своего мучителя…
— Как ты обжился в новой жизни? Для тебя ведь всё сейчас новое.
Вопрос вырвал Гринольва из пучины воспоминаний.
— Я не думаю, что эта жизнь долго будет для меня новой.
— Естественно, ты ведь скоро привыкнешь, но как…
— Нет, я имею в виду вовсе не это, — покачал он головой, собираясь с силами, чтобы ответить честно, в первую очередь, самому себе. — Я имею в виду только то, что вряд ли после того, как Асгард вновь воцарится над всеми мирами, я останусь здесь.
— Зная Одина, всякое можно предположить, — Сигюн аккуратно подбирала слова. Помнит, как легко вывести из себя того, для кого клятва верности Асгарду не пустой звук.
— Я предполагаю одно: это слишком удобно, чтобы этим не пользоваться. Так что обустройство в замке — последнее, что беспокоит меня, — Гринольв таки заставил себя сказать правду. Даже если потом пожалеет. Он поднял кубок, словно желая провозгласить тост. Сигюн последовала его примеру. Они чокнулись, напитки смешались, хотя в этом не было необходимости, ведь кубки наполняли из одной бутылки в открытую. Всеотец был плохой темой для разговора: слишком болезненной и бессмысленной. Говорить о нем — все равно что обсуждать горы, которые невозможно свернуть, или солнце, которое всегда просыпается на востоке.
— Я рад видеть успехи детей, которым, пусть и не совсем по своей воле, но помог обустроиться в жизни, — решил зайти с другого бока Гринольв. — Хотя Арнульв разочаровал меня.
— Ты видел его не в лучшее время, скажем так, — пожала плечами Сигюн. — Если бы это было на полторы тысячи зим раньше…
— Не напоминай! — злобный рык разнесся по пустынному дому прежде, чем Гринольв вспомнил о правилах приличия в женском обществе. — Я видел, — чуть тише добавил он. — И за это имею право ненавидеть Одина. То, что он сделал, хуже экспериментов Орма. Хотя похоже эксперимент подарил тебе вечно молодой облик.
— По крайней мере определенные преимущества он мне точно дал, — чересчур уклончиво ответила Сигюн, нервно теребя в руках кубок. От прямых ответов она ускользала всеми силами. — Ты же понимаешь, что я не могу ходить по Асгарду с моей внешностью — она слишком… оригинальна. Мне не нужно привлекать лишнее внимание, в частности — Одина.
— Думаешь, Одину есть до тебя дело? — усмехнулся Гринольв. — Он считает, что все эксперименты Орма были неудачными.
— Естественно, но такую яркую внешность наверняка быстро запомнят и будут задавать неподобающие вопросы. А мне этого не надо.
Гринольв кивнул. Птичка давно выросла и в его советах не нуждалась. Снова повисла тишина, а с ней сотни невысказанных вопросов с обеих сторон. Старые знакомцы сидели друг напротив друга и не решались задать их, опасаясь получить неудобные ответы.
— Ты взяла имя другой женщины, — первым решился Гринольв. — Ты убила ее.
— Нет, — покачала головой Сигюн, и самый искусный дознаватель не определил бы, ложь или правда слетела с ее уст. — Она трагически погибла. Не по моей вине, но я воспользовалась ситуацией.
— Узнаю методы Орма, — усмехнулся Гринольв. На мгновение ему показалось, что друг сидит рядом и одобрительно хлопает Птичку по плечу.
— Кстати об Орме, — Сигюн нервно сглотнула. — Хотел бы ты увидеть…
Последнее слово Гринольв не расслышал, несмотря на абсолютный слух. Иллюзия друга рассеялась, они снова сидели вдвоем за столом в чересчур светлом доме. Просто воспоминание? Или иллюзия, сотканная на кончиках пальцев любимицы Орма?
— Увидеть? — переспросил Гринольв холодно. — Снедаемая местью, ты отрубила ему голову и оставила себе в качестве трофея?
— Трофея? — опешила Сигюн. Она совсем не ожидала столь дикого предположения, которое казалось Гринольву единственно верным. — Что ты, я не мстительна, — она запнулась, сглотнула и продолжила более уверенно. — К тому же сейчас я осознаю, что он сделал для меня очень многое. Если бы не эксперимент, за который я его в детстве проклинала, я бы уже несколько раз погибла. И я противник мести. Даже кровной. Мое предложение — знак дружбы, — она протянула руку, но Гринольв не понял жеста. Повисла еще одна неприятная пауза.
— Если бы Орм был жив, ему было бы к пяти тысячам. Или к шести даже, — пробормотал Гринольв, и в голосе чувствовалась неподдельная боль, надлом, совсем не сочетавшийся с массивной фигурой и стальной волей.
— Так хочешь? — в руке Сигюн на мгновение материализовался куб, который Гринольв узнал бы из тысячи.
— Откуда он у тебя? — вырвался непроизвольный вопрос. Впрочем, ответ нашелся сам собой. — То есть ты снова ввязалась в игры Арнульва.
Не вопрос, утверждение. Только у бывшего воспитанника был в руках Тессеракт, и только он мог быть настолько недальновидным, чтобы отдавать артефакт кому попало.
— Он не знает, кто я, — напомнила Сигюн, чем только больше запутала дело. — Но да, естественно, я снова с ним.
— То есть дури за три тысячи зим меньше не стало, — злобно отозвался Гринольв.
— Я не буду тебе сейчас объяснять, почему я решила возобновить наши отношения в том или ином виде. У меня были на то свои причины. Но так или иначе все мы сейчас работаем на благо Асгарда. Так ты хочешь или нет? Я не могу Тессеракт держать у себя долго. Все же он не мой.
Она не была готова к отказу, не была готова услышать холодное рассудочное «нет», ей слишком хотелось похвастаться своей находкой и своими возможностями. Не услышав ничего вразумительного, она на свой страх и риск дотронулась до рукава гостя, перенося его и себя в иной мир.
— Ванахейм, — не без удивления констатировал Гринольв, расстегивая верхнюю одежду: неважно, царит ли на дворе летняя или зимняя половина года — Ванахейм всегда отличается жарой, духотой и влажностью. Гринольв не любил жару, а радушные двуличные ваны, предпочитавшие худой мир доброй ссоре, его раздражали.
Сигюн даже не попыталась оправдать свою дерзость. Она направилась к ближайшему холму, не оборачиваясь, потому что знала: восставший из мертвых пойдет за ней, ему больше некуда идти. Холм — не гора и не скала, — но взобраться на него в ванахеймскую жару не так-то просто. Иллюзией молодости можно обмануть собеседника, но не собственное тело, давно утратившее былую легкость. Когда-то «Птичка» взлетала на горы и уступы, словно горная козочка, но прошли тысячелетия. Гринольв поднимался следом за своей провожатой, тяжело отдуваясь и проклиная многослойную асгардскую одежду и тяжелый невыносимый воздух. Если бы его армии пришлось сражаться с ванами на их территории, никакое численное преимущество или лучшее вооружение не помогло.
— Вот, смотри, — Сигюн указала на подножье холма. Там стоял дом: типичный для Ванахейма легкий домишко из бревен и глины. Вокруг него копошились дети… Или подростки — с большой высоты даже орлиный глаз Гринольва мог ошибаться. Привалившись к стене, прямо на траве сидело несколько стариков.