Ночи в Асгарде в летнюю половину года короткие, светлые и больше напоминают сумерки, поэтому, когда Локи открыл глаза и с трудом поднял голову, разминая затекшую шею, то увидел и ручеек, и дорогу, с которой свернул, и примостившегося неподалеку Хагалара, будь он неладен!
— Ты меня преследуешь.
— Я слежу за тобой. Но вмешиваться не буду. Поступай, как считаешь нужным, — непробиваемое спокойствие не изменило старику ни на миг.
Локи тяжело опустился рядом со своим недругом. Злость куда-то пропала, осталась только боль из-за неудобной позы, в которой пришлось спать.
— Мне кажется, что в данной ситуации вообще нет ни одного верного решения. Что бы я ни сделал, ничего хорошего не получится, — он сглотнул и с трудом добавил: — Я не поеду во дворец.
Хагалар кивнул. Ни слова поддержки, ни слова укора. Просто кивок. Теперь они действительно повязаны и ничем хорошим их насильственный союз кончиться не мог.
====== Глава 119 ======
Когда ворон влетел в покои Локи, тот завтракал, несмотря на достаточно позднее время. В когтях Мунин сжимал письмо, при одном взгляде на которое Локи побледнел. Вот она — расплата! И нечего было даже думать о том, что истинный бог чего-то не знает, особенно «чего-то» уровня межмировых сепаратных переговоров. Больших трудов стоило Локи не запаниковать и не выдать себя прозорливой птице. Хорошо, что пути отступления заранее подготовлены. Хотя Локи не собирался пока выдавать отцу правду, он все же заблаговременно написал шифрованное послание, в котором признавался в заговоре и кивал на Хагалара как на единственного предателя, заставившего всё поселение и самого сына Одина выступить против короны.
Немного успокоившись, Локи таки открыл письмо, по которому ворон в нетерпении долбил клювом, и прочел ровные строки. Письмо было написано самым дружелюбным тоном. Отец вызывал его в Гладсхейм по просьбе матери. Локи поморщился: неожиданная поездочка к любимым родителям точно не входила в планы на ближайшие дни, но отец ждать не любит и слово “сегодня” в письме стояло чуть ли не на первом месте. Он нервно смял пергамент. Хотел сжечь, но в последний момент передумал и закинул в подпространственный карман. Задумчиво налил ворону молока. Тот ответил благодарственным карканьем и даже позволил погладить себя по голове, чего с ним отродясь не случалось — добрый знак.
— Подожди немного, полетим вместе, — принял Локи тяжелое решение.
Надолго ли его приглашают, неизвестно, устроит ли Хагалар какие-то новые переговоры в ближайшее время — непонятно. За последнюю неделю они с мастером магии не обменялись и десятком слов. Вождь не заговаривал о предательстве, что Локи вполне устраивало и позволяло не прикасаться к документам. Поселенцы делали вид, что ничего не знают. Локи делал вид, что забота о посадках плодово-ягодных культур занимает его больше всего на свете. Единственное, о чем он полюбопытствовал – каким образом Лафей остался жив после проигранной войны и потери каскета? Хагалар пустился в пространные рассуждения о преданности семьи, о шансе вернуть каскет и таким образом смыть позор с себя и потомков, об отсутствии достойного преемника – Локи мог выбрать любую версию, но вряд ли среди них была правдивая.
В подпространственный карман немедленно отправились хагаларовские бумаги по заговору — на всякий случай. Оставлять их без присмотра слишком рискованно. Насколько его жизнь была бы проще без вездесущего старика! Хоть бы лично вздернуть его на виселице! Это будет единственная милость, о которой он попросит отца, если заговор таки раскроется.
Не найдя больше ничего ценного, Локи предупредил рабов, что уезжает, обещал написать им в течение трех ночей и обратился в птицу, однако встретил такое негодование со стороны Мунина, что вновь принял человеческий облик.
— Что такое? — спросил он, и ворон недвусмысленно указал на дверь. — Ладно, что дальше? — Локи вышел на улицу. Мунин полетел вперед, довел молодого мага до конюшни и сел прямо на голову ванахеймской лошади.
— Ты устал и хочешь, чтобы обратно я тебя вез? — усмехнулся Локи.
— Кар! — возмущенно подал голос Мунин, демонстрируя, что везти его будет Марципан, а вовсе не лично Локи.
— Ладно, уговорил.
Дождей давно не было, а солнце скрылось за тучами — идеальная погода для конной прогулки. Ворон переместился на плечо царевича и задремал, полуприкрыв глаза. Таки заставил сына Одина везти свою пернатую тушку лично.
Локи взял с собой только двух человек и выехал за ворота. Он никак не мог решиться на отчаянный шаг. Сказать отцу правду — единственно возможный вариант. Он не пойдет против короны, он не пойдет против брата. Но как не подвести поселенцев под эшафот? Как объяснить их идеи и чаяния народов других миров? Локи пытался вспомнить, удавалось ли ему хоть раз в жизни в чем-то убедить отца? Обычно отец с легкостью убеждал его в глупости и недальновидности. Но промышленную формацию без поселенцев не свершить, они хранят сокровенные знания, которые некому унаследовать, их гибель поставит крест на будущем Асгарда!
Марципан скакал по лавовым полям. Вдали, почти за горизонтом, шипели и взрывались гейзеры, а впереди показался памятник — тот самый, мимо которого Локи проезжал, впервые следуя за отцом в мир отверженных. Мертвец воскрес, а истукан как стоял, так и стоит. Никто его не убрал, словно младшего царевича всё еще считали покойником. И в некотором смысле так и было, ведь в глазах простых асов отверженные не отличались от мертвецов. Только вот вряд ли простые асы знали о переезде сына Одина в «загробный» мир.
Ворон несколько раз срывался с плеча и разминался в полете, но неизменно возвращался на свое место. Осторожно садился, стараясь не поцарапать шею острыми когтями, и снова засыпал. Но ни его полеты, ни красоты окрестных пейзажей не помогали Локи отвлечься от мрачных дум. Сложное решение тяготило — слишком много надежд связано с миром отверженных и слишком мал шанс, что надежды обратятся былью.
Царевич въехал в столицу, но даже необходимость здороваться буквально с каждым встречным не мешала думать и подбирать правильные слова. Время утекало сквозь пальцы. Вот уже и величественный Гладсхейм. Золотой чертог. Родной дом. Который он не желает заливать кровью родных. Локи велел свите возвращаться в поселение. Если ему суждено вернуться живым, он найдет, с кем поехать, если нет, то его прислужники будут хотя бы в относительной безопасности в поселении.
Локи успел несколько раз мысленно проиграть разговор с отцом, но ничего хорошего ни разу не получилось — Всеотец слишком непредсказуем и порой скор на расправу. Царевич спешился перед золотыми воротами, отдал лошадь подоспевшему слуге и взбежал по блестящим ступеням, привычно игнорируя стражей. Он не собирался сразу идти к отцу с донесением. Сперва переодеться, отдохнуть, возможно, посоветоваться с матерью или Учителем. Да хоть с братом. Он же играет в благородство, а то, что мотив сохранить жизнь преступникам исключительно корыстен, можно не пояснять. Локи спокойно дошел до своих покоев, кивнул стражникам, зачем-то охранявшим жилище царевича, даже когда его самого не было дома, и вошел внутрь. Какого же было его удивление, когда в комнате обнаружился Фандрал! Он стоял у окна и, заслышав шаги, обернулся. Локи недоуменно вскинул бровь, взглядом требуя объяснений. Просто так в его покои пробраться невозможно.
— Прости за вторжение, — Фандрал попытался улыбнуться, но улыбка вышла безрадостной. — По приказу Всеотца ты задержан. При попытке сопротивления мы вынуждены будем применить силу, а в худшем случае…
Фандрал не договорил, но Локи и сам понял. Хотел уточнить, кто такие «мы», но не стал. Стража за дверьми никуда его не выпустит.
— Дурацкая шутка, — бросил он раздраженно, стараясь сохранить лицо. Неужели отец таки узнал о заговоре, и утренние подозрения подтвердились?
— К сожалению, не шутка, — Фандрал подошел ближе, а Локи едва не отступил, но быстро взял себя в руки. Он может попробовать сжечь приятеля заживо… Если успеет, учитывая его божественные силы. — Ты задержан. Дворец пока ни о чем не знает и лучше будет, если не узнает.
— Это какая-то ошибка. У меня письмо от отца, — Локи материализовал пергамент. — И ворон может подтвердить, — он кивнул на птицу, невозмутимо сидящую на плече.
— Именно Один и приказал арестовать тебя, — Фандрал опустил глаза, как будто ему было неловко говорить.