Она сидела во главе стола, на почетном месте, где раньше председательствовал Всеотец. Вокруг нее доверенные лица Одина, все как один — марионетки, покорно исполняющие волю царя. Хорошие, но безынициативные, отобранные по одному-единственному признаку — личной безоговорочной верности.
— Моя царица, позволь выразить величайшие соболезнования по поводу случившегося, — произнес один из них, прежде чем занять свое место. Его имя и должность не имели никакого значения. Точно такие же слова мог произнести любой из них.
— Благодарю, — милостиво кивнула Фригг. Как никогда она рада своему извечному равнодушию, позволяющему принимать только обдуманные решения. — Мы собрались, чтобы согласовать наши действия на ближайшее время. В стране должна быть власть. Народ должен видеть своего правителя.
Повисло неловкое молчание.
— Положение и правда не из приятных, — заметил кто-то с дальнего конца стола. — Всеотец вторые сутки пребывает во сне Одина и вряд ли пробудится в ближайшее время. Старший царевич упокоился с миром, а младший схвачен по обвинению в убийстве брата. Других наследников мужского пола у Всеотца нет, и он не оставил никаких указаний насчет преемника на ближайшие недели и месяцы.
Фригг обвела взглядом присутствующих, но каждый опустил голову. Ситуация действительно крайне сложна. Один всегда заблаговременно готовился ко сну и раздавал указания — каждый знал, что делать, и государственный механизм работал как часы. В последний раз он собирался передать власть Тору, но ничего не вышло. Царица на свой страх и риск вручила Гунгнир Локи, но краткое царствование приемного сына закончилось катастрофой, хотя инструкции советники получили заблаговременно. Не зря законы запрещают несовершеннолетним участвовать в управлении государством. Сейчас же инструкции с назначением преемника были тайно сожжены лично царицей, а в ближайшем будущем ожидались, как минимум, война с половиной миров Иггдрасиля и починка Радужного Моста. Прежде сон Одина длился не более месяца, но никогда прежде его не вырывали из сна насильно, как случилось несколько зим назад. Никто не предполагал даже, когда он проснется. Неловким, невысказанным в воздухе висел вопрос: «проснется ли он вообще?» — ведь столь сильные потрясения в столь почтенном возрасте крайне негативно сказываются на здоровье, даже если ты трижды Всеотец.
— Коли так, я стану официальным преемником своего мужа, — объявила Фригг, так и не дождавшись ответа. — Я выступлю перед народом.
Тишина стала крайне напряженной.
— Ваше величество, — начал один из славных мужей Асгарда, — прости, что смею говорить такое, но наш народ слишком консервативен. Невиданное дело, чтобы женщина восседала на троне. Возникнут вопросы, начнется смута, и сам Имир знает, к каким ужасным последствиям это может привести.
— На пороге войны нам нельзя допустить разлада, — поддакнул другой. — Народ должен сплотиться. Он должен видеть мужчину, сильного лидера, того, кто сможет повести их за собой к победам, славе и богатству; только при таком правителе народ будет спокоен, а спокойный народ — залог успеха любого предприятия и решения.
Взгляд придворного впервые пересекся со взглядом царицы — и не уступил. Асгардец смотрел спокойно и твердо — зная свою правоту и чувствуя поддержку всех мужей, присутствующих в зале.
— Уж не предлагаете ли вы объявить Гринольва внебрачным сыном Одина Всеотца? — хмыкнула Фригг. — По вашим словам, он идеально подходит. Никто из вас не готов взять ответственность, никто из вас не согласится выпустить из тюрьмы братоубийцу, и, похоже, никто из вас не готов признать меня единственной правительницей Асгарда. Какой же выход вы видите? Говорите, я слушаю.
И вновь молчание было ей ответом. Достойнейшие из достойнейших переглядывались или сидели, опустив голову и делая вид, будто их нет. Каждый надеялся, что другой найдет идеальный выход, что случится чудо. Но время шло, а чудо откладывалось.
— Что ж, я вижу, что пока никто не может предложить ничего дельного, — Фригг встала. — У нас еще есть время, но скоро придется объявить народу о сне Одина. Думайте. Иначе вам придется-таки признать меня — первую женщину на троне Асгарда.
Никто не возразил царице, но еще до того, как двери за ней закрылись, возмущенные голоса наполнили комнату. Звучали речи о традициях и силе, порядке и устоях. Несколько голосов упомянули Одина — и шум пошел на спад. Женщина в Асгарде зависела от мужчин и выбирала свою судьбу, только когда ей позволяли либо родственники, либо вооруженные до зубов подчиненные, присягнувшие лично ей в верности. Когда будущей царице было меньше тысячи зим, она мечтала изменить асгардские порядки, но время шло, она взрослела, пора было задуматься о замужестве. Ей выпала честь стать женой самого Одина, тогда еще только царя Асгарда. Более удачно выйти замуж было невозможно, поэтому вместо того, чтобы изменить порядки, в котором жила, Фригг возглавила то, что всей душой презирала и ненавидела в детстве. Но задумываться об этом ей не приходилось, ведь она стала всесильной — Один прекрасно к ней относился: не презирал, не бил, не подминал под себя, наоборот во всем советовался и дал полную свободу действий. Все вокруг уважали ее и откликались по первому зову. Как же все изменилось, стоило остаться без мужского плеча! Ни супруга, ни сыновей, ни личного войска — и она тут же столкнулась с консервативной асгардской системой, о суровых реалиях которой успела забыть за тысячи лет царствования. Нет, так больше продолжаться не может. Она не пленница Фенсалира, не красивая кукла на троне и не утеха для мужчин. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько незащищенной. И никогда больше не почувствует.
Тяжелые двери отворились, пропуская внутрь некогда прекрасную в своей молодости и красоте девушку, которая сутками просиживала в алхимической лаборатории. В столе обнаружился старый рецепт, написанный рукой того, кто сейчас называл себя Алгиром. Успокаивающее лекарство, угнетающее психику. Фригг нужно было создать антидот — то, что разрушит действие седативного препарата. Она не боялась бури, которая неминуемо последует. Она была ко всему готова. Антидот, конечно, не решит проблему сразу, но запустит механизм, который будет сложно обратить вспять. Немного травы, немного магии, немного редчайших ингредиентов — и готова специфическая отрава. Отрава, которая подарит новую жизнь не только ей, но и всему Асгарду.
Локи сидел на полу камеры и терпеливо ждал. Ждал, что отец придет и объявит, что все это очередная проверка, очередное испытание, а по сути — издевательство. Или же придет сам Тор, хохоча до упаду, мол, глупый братец поверил шутке, выдуманной Фандраллом в пьяном угаре. Но ни один из них не появился. В тюрьме не было окон, поэтому пропадало ощущение дня и ночи. Локи не знал, сколько времени провел в заточении. Скорее всего, не очень много, поскольку легкий голод не перешел в безумное желание съесть ворона, который то взлетал размять крылья, то вышагивал по траве, то пил из ручья. Если Всеотец приставил птичьего стража, чтобы понаблюдать за побегом, то он просчитался: никуда сбегать Локи не собирался, как и говорить вслух, выдавая свои и чужие тайны. Недолгий сон не принес упокоения. Локи снова входил в свои покои, но в них никого не было. Царевич подходил к кровати, и вдруг его хватали за ногу и увлекали вниз, а из-под кровати горели бешеным огнем глаза голодного Фандрала. Изо рта у бывшего друга капала слюна и спастись от него было невозможно… Локи проснулся от предсмертной агонии и больше не решился засыпать. Видение было более чем отвратительный и, возможно, вещим.
Когда по ту сторону камеры появилось лицо Хагалара, который не мог его видеть, а нашел, видимо, по ауре, Локи только глаза закатил. Как же его достал противный старик! Без него нельзя шагу ступить. Он точно в сговоре с отцом. Сперва переговоры, наверняка подстроенные, теперь пленение. Локи что — просто забавный зверек для почтенных старцев, над которым раз за разом ставят всё более кошмарные эксперименты?
— Здравствуй, мое несчастное дитя, — голос Хагалара был непривычно грустен и холоден. Долго репетировал, наверное.
— Здравствуй. И как долго вы с отцом готовили этот дешевый фарс? — огрызнулся Локи в ответ. Он не видел смысла играть и подыгрывать. — Смерть Тора — очень смешно!
— Приди в себя! — Хагалар беспрепятственно вошел в камеру и схватил Локи за грудки, приподнимая над полом и несильно встряхивая. — Не веришь никому, только собственным глазам?