Крепко сжав запястье царевича, Хагалар бесцеремонно потащил его на верхние этажи. На слабые попытки вырваться и пойти рядом мастер магии ответил парочкой заклинаний, не болезненных, но весьма неприятных, и Локи предпочел покориться. Вождь сам на себя не походил, и судя по тому, что их странную парочку никто не замечал, отвод глаз работал отменно. Они вышли за пределы темниц, прошли по длинному коридору и спустились вниз по другой лестнице в сторону погребов и морозильных камер. Ворон догнал их и бесцеремонно устроился на плече Локи. Однажды в поселении Хагалар вот так же тащил его из разгромленного лабораториума. Неприятное воспоминание заставило царевича предпринять еще одну отчаянную попытку освободиться, но Хагалар ее даже не заметил. Одной рукой он открыл тяжеленую дверь в камеру, другой втолкнул туда Локи, с трудом устоявшего на ногах. Ощущение дежавю усиливалось.
В темной комнате с высоченным потолком и маленькими окнами, через которые едва пробивался солнечный свет, было очень холодно. В воздухе заплясали магические огонечки, освещая, но не давая тепла. На полу в беспорядке валялись огромные глыбы льда, на которых в обычное время замораживались мясо и рыба. А в центре комнаты на свежесколоченном постаменте, обложенном льдом со всех сторон, лежало тело, в котором Локи без труда узнал не родного брата. Он подошел ближе, сканируя комнату на предмет маскировочных заклятий. Он до последнего не верил. Не хотел верить. Но на постаменте точно лежал Тор. Не иллюзия, не кто-то похожий, не манекен. Локи распознал бы самую совершенную иллюзию. Это точно был Тор, и он точно был мертв да еще и заморожен. Судя по сероватому цвету кожи и отсутствию повреждений на теле, речь действительно шла о яде.
Локи дотронулся до ледяной руки. Словно камень. Но это невозможно! Отец не допустил бы гибели наследника. Он же всегда всё просчитывал на сто ходов вперед. Немыслимо!
— Брат! — бессмысленное слово сорвалось с губ. Да, брат. Был. Еще недавно они пили вместе. Из одного кубка. И не раз. Возможно, он тоже пил яд. Но на него не подействовало. Или подействует позже. Только сейчас Локи обратил внимание на Мунина, перелетевшего на грудь Тора. Ворон плакал, из его глаз катились едва заметные слезы. А ведь птицы не умеют плакать.
Локи непроизвольно сжал руку Тора — мертвую, холодную, как и все в этой морозильной камере.
— Бедный, бедный детеныш, — едва слышно произнес стоящий по другую сторону помоста Хагалар. Он перебирал отросшие волосы Тора, покрытые изморозью. — У него была вся жизнь впереди. Ему была уготована счастливая судьба. Он должен был стать защитником всех миров. Войти в зенит славы и возвысить Асгард. Сын Одина.
Сколько горькой нежности звучало в голосе старца. Локи хорошо различал интонации и отчетливо слышал безудержное горе и сожаление. Хагалар любил Тора. Он никогда не выказывал свою любовь прямо, а сейчас склонился над ним в скорби. Но Локи ничего не ощущал, ему казалось, что его собственные внутренности превратились в лёд и он с неестественным равнодушием следил за морщинистой рукой, очерчивающей лицо брата.
— Я должен был защитить вас, дети Одина, — голос раздался совсем рядом. — Но вы убили друг друга. Тор мертв, а тебя скоро казнят за убийство.
Локи с удивлением смотрел на мага, стоящего почти вплотную, и пытался понять смысл его слов, дошедший до сознания спустя несколько долгих секунд.
— Отец не…
Локи оборвал сам себя. Тор — первенец, любимец отца и матери. Даже если не казнь, как он посмотрит в глаза приемным родителям? Особенно матери — любимой и единственной. Не он убил, но по его вине, ведь нигде, кроме как в поселении, такого яда не достать и поселенцы не раз бахвалились своими чудесными отравами, среди которых, наверняка, были медленно действующие яды. Зря он пропускал их хвастовство мимо ушей. Локи прекрасно помнил все свои игры с поселенцами, намеки и двусмысленные фразы. Он сам выставил себя жертвой безжалостного Всеотца. Вот и доигрался: его решили спасти таким вот экстравагантным способом. Его игра удалась, в нее безоговорочно поверили, ему освободили путь к трону. И теперь Тор мертв, хладен и недвижим, а из его приоткрытого рта не поднимается пар от дыхания.
— Нам надо уходить, — послышался тяжелый вздох Хагалара. — Я заберу тебя в Бездну. Я не дам Одину убить тебя.
— Отец не… — снова начал Локи, оторвавшись от созерцания лица брата.
— Отец — да! — резко возразил Хагалар и положил руки царевичу на плечи, притягивая ещё ближе к себе.
— А если и нет, то ты хочешь остаться братоубийцей? — льдисто-голубые глаза Хагалара словно гипнотизировали, а голос стал тихим и вкрадчивым. — Тор погиб в той или иной мере из-за тебя, ты должен стать достойным царем Асгарда. Ты должен совершить подвиги, прежде чем претендовать на трон и власть. Какое бы преступление ты не совершил — в конце концов ты окажешься на троне, ведь теперь ты — единственный наследник.
— Но поселенцы…
— Переживут.
— Я лишусь всего, к чему стремился. Это путь труса.
— Это путь Орма, — добавил Хагалар тихо. — Помнишь историю Гринольва? Я сковал его и заточил. Его друг, еще один из советников Одина, Орм, понял, что в Асгарде опасно, и сбежал, покрыв себя и семью позором. Скажешь, ужасный поступок. Его предки недовольны им, а его потомки заклеймены. Но он жив. До сих пор. Он стар, но его разум ясен. Он укрылся в Нифльхейме и разменял почти пять тысяч зим. А что случилось с теми, кто смеялся над Ормом, кто презирал его за побег? Прочие советники казнены, их семьи сосланы или лишены имущества. А у Орма новая семья и новый род, который им гордится. Локи, иногда побег, отступление — лучшее, что ты можешь себе позволить… Или ты сможешь пойти к матери? Ты сможешь смотреть в глаза той, которая воспитала тебя, вскормила змею на своей груди?
Было так странно и страшно вести подобные разговоры, стоя над телом Тора. Локи снова глянул на его лицо, пытаясь представить какого цвета сейчас глаза под закрытыми веками. Но старик мягко развернул его, заставив смотреть на себя. От него ждали какого-то ответа, но Локи не помнил вопрос.
— У тебя есть план? — произнес он наконец.
— Мы уйдем в Бездну. Туда, где Один нас не найдет, — успокоил его Хагалар. — Я знаю безопасные места, где смогу защитить тебя даже от того, от кого ты укрылся в Асгарде.
— Но не от самого себя? — меланхолично заметил Локи, не пытаясь высвободиться из цепких рук мастера магии.
— Как мне это надоело, — Хагалар прикрыл глаза. — Сколько бессмысленных слов. Локи, ребенок ты мой ненаглядный, я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты спасения. Я тебя в любом случае спасу.
— Нет, Хагалар, ты не посмеешь так поступить, — раздался тихий, но решительный голос со стороны двери.
Маги обернулись одновременно и замерли в изумлении. В дверях стояла царица Асгарда. В черной одежде, ни в коей мере не походящей на женскую, с собранными в сложную прическу волосами и, главное, с мечом наизготовку. Локи никогда не видел мать с оружием в руках. Он был уверен, что она не умеет управляться ничем, существеннее ножа, но сейчас от нее несло настоящей решимостью. На ее бледном лице отчетливо выделялись ярко-алые губы, словно она их специально подвела для решительного боя.
— Не вставай у меня на пути, прекраснейшая из бессмертных, — глаза Хагалара опасно сверкнули. Он встал, прикрывая собой Локи и перелетевшего ему на плечо ворона. От такой наглости царевич потерял дар речи: Хагалар что, защищает его от матери? Совсем свихнулся.
— Убьешь меня? — Фригг неумолимо приближалась, поигрывая оружием. — Убьешь женщину с мечом?
И Хагалар в нерешительности сделал шаг в сторону. Его руки, наэлектризованные готовыми сорваться заклинаниями, мелко дрожали, а губы беззвучно шептали не то «фула», не то «ула» — Локи не мог разобрать. Он смотрел во все глаза на мать и не узнавал ее. Никогда прежде она не была такой решительной, такой воинственной и такой убийственно прекрасной. Хагалар опустил руки, готовый признать поражение. Локи ничего не понимал, но и вмешиваться не собирался. Боль из-за смерти брата, стыд перед матерью и страх, витающий в воздухе, — всё смешалось воедино, переплелось в единый клубок ядовитых змей, отравляющих сердце. Всё происходящее было настолько абсурдно и не походило на реальность, что Локи просто наблюдал за действом, как за спектаклем.
— Ты пришла, чтобы заколоть меня? — с губ Вождя буквально тек яд сарказма. Конечно, царица ведь никогда не причиняла никому вреда, ее облик в глазах настоящего воина смешон.