Толкование Локком рациональной науки, в конечном счете, привело его к рациональной философии Декарта. И в ней, в возрасте 34 лет, он, наконец, отыскал свой предмет исследования.
Именно Декарт подарил ему «удовольствие философских исследований». Философия Декарта оказала на Локка решающее влияние. Действительно, до настоящего времени некоторые французские исследователи рассматривали его как одного из последователей Декарта. Но это неверно — так, например, Вольтер отвергал Декарта, но находился под сильным влиянием Локка.
Несомненно, Локк высоко оценивал важность философии Декарта, которая развенчала философию Аристотеля и положила конец многовековому господству догматичной схоластики.
Его также восхищал метод Декарта. Для того чтобы докопаться до бесспорной истины, Декарт подверг сомнению очевидность своих ощущений и даже своих мыслительных процессов. Знание, полученное из таких источников, никогда не будет абсолютно определенным, поскольку как наши чувства, так и наш разум могут нас обманывать.
Как можем мы быть абсолютно уверенными в том, что нам не снится сон, или в том, что увиденное нами — не мираж? Когда мы получаем математический ответ, всегда существует вероятность того, что в наших предыдущих вычислениях была допущена ошибка. Подвергнув все сомнению, Декарт пришел к своему знаменитому выводу: «Cogito ergo sum» (Мыслю, следовательно, существую). Только это определенно. Затем, на основании этого утверждения, он воссоздал более определенный мир посредством разума и дедукции. Локк признавал, что метод Декарта покончил со многими общепринятыми понятиями и предубеждениями, однако он критически оценивал этот метод с позиции науки. Локк не принимал разумность и дедукцию Декарта в качестве метода поиска истины о мире. По мнению Локка, истина может быть достигнута только посредством индукции: научного метода.
Точку зрения Локка подкрепил французский мыслитель Пьер Гассенди, один из самых рьяных критиков Декарта. Гассенди был не лишенным способностей математиком, но именно ему удалось невозможное.
Дело в том, что Гассенди успешно совмещал профессии священника, философа и ученого.
Будучи философом, он стоял на позициях эпикуреизма (который не верит в жизнь после смерти); будучи ученым, он первым наблюдал обращение Меркурия вокруг Солнца (в то время как Гассенди-священник по-прежнему утверждал, что Солнце и планеты вращаются вокруг Земли). Можно только удивляться, как Гассенди, занимавшему пост католического священника, удавалось поместить свое убеждение об истинности вращения планет вокруг Солнца в рамки католической ортодоксии.
Гассенди утверждал, что любое знание имеет в своей основе чувственное восприятие. Это утверждение было для Локка настолько же определяющим, как для Декарта вывод «мыслю»: оно стало тем базисом, на котором Локк построил свою философскую систему.
Локк никогда не признавал, что он обязан Гассенди, что было весьма для него характерно. На протяжении всей своей жизни Локк оставался чрезвычайно замкнутым человеком. В своих записных книжках он пользовался зашифрованными стенографическими записями, а также различными непонятными кодами. Когда он получал письма, то обычно зачеркивал все имена и названия.
Даже когда он писал письма своим подругам, то иногда в наиболее откровенных пассажах он использовал невидимые чернила — хотя следует подчеркнуть, что когда речь идет о Локке, значение слова «откровенный» весьма относительно. («Если мнение, что каждый человек имеет своего ангелахранителя, правда, то я уверен, что Вы — мой ангелхранитель, поскольку я нахожу, что в Вашем обществе я не только счастливее, но также и лучше; и что все те невзгоды, которые подстерегают меня в других местах, не осмеливаются приблизиться ко мне, когда рядом со мной Вы» — вот один из наиболее откровенных отрывков.) Возможно, Локк пытался скрыть то, что он обязан идеям Гассенди, однако эта скрытность заставила его также отвергнуть и другое основополагающее влияние на свою мысль. Будучи еще студентом, Локк прочитал «Левиафан» Томаса Гоббса, шедевр авторитарной политической мысли.
В этой книге Гоббс высказывает точку зрения о том, что без государства «жизнь человека одинока, бедна, неприятна, груба и коротка». Для человеческих существ такое естественное состояние невыносимо, поэтому, чтобы преодолеть его, они собираются в управляемые общества. Любая форма государственной власти лучше, чем ее отсутствие, следовательно, мы должны повиноваться любому, кто бы нами ни правил.