Я кое-как выловил еще одну рыбешку и спросил его:
— Может, поедем домой?
Он сказал: пожалуйста, мое дело. И я уложил снасть и две рыбки, залез в машину и припустил назад.
Все лето, пока этот индеец из племени оджибуэев, Локомотив 38, оставался в нашем городе, я водил его длиннющий «паккард». А он как жил, так и жил в отеле. Я пробовал научить его ездить, но он говорил, что это уж совсем ни к чему. Я изъездил на этом «паккарде» всю Сан-Хоакинскую долину, а он мотался у меня за спиной и сжевывал за одну поездку восемь-девять пачек резинки. Он велел ездить, куда мне угодно, и я ездил то на рыбалку, то на охоту. Он говорил, что я ничего не смыслю ни в охоте, ни в рыбной ловле, но пусть я пробую, а он с удовольствием посмотрит. Кажется, он ни разу не засмеялся. Нет, один раз было. Это когда я пальнул в зайца двенадцатым номером из дробовика с жуткой отдачей - и застрелил ворону. Он потом все время объяснял, что так мне и положено: метить в зайца, а попадать в ворону.
— Настоящий американец, - говорил он. - Поглядеть только, как вы слюбились с этой длинной машиной
Однажды в ноябре из Оклахомы приехал его брат, и на другой день, когда я пришел за ним в отель, мне сказали, что он вместе с братом уехал в Оклахому.
— А «паккард» где? - спрашиваю.
— На «паккарде» и уехали, - говорит отельный служащий
— А кто, - спрашиваю, - сел за руль?
— Индеец, - говорит служащий.
— Да они, - говорю, - оба индейцы. За руль-то который из них двоих сел?
— Который жил у нас в отеле, - говорит он.
— Уверен? - спрашиваю.
— Да нет, - говорит, - я только и видел, как он сел спереди и они отъехали. Вот и все.
— Это что же, он, выходит, знает переключение? - спрашиваю.
— Вроде бы да, - говорит тот. - С виду как есть шофер.
— Ну, спасибо, - сказал я.
По пути домой я соображал: может, ему хотелось, чтобы я думал, будто он не умеет водить машину, чтобы я, значит, ее водил и радовался?
Просто он был молодой человек, приехал в город на осле и одолевала его смертная скука, а тут подвернулся городской парнишка, которому тоже было скучно до смерти. Только так и можно было его понять - если, конечно, не думать, как все, что он полоумный.