— Может, и не должен, — буркнул Энцо и принялся подбирать книги.
— Почему бы тебе просто не остаться? Твоя мать не имеет права распоряжаться тобой. Пенелопа найдет решение, мы не позволим…
— Нет никакого решения, — вздохнул Энцо. — Права или нет моя мать, это не важно. Она имеет полное право поступать, как хочет. Именно поэтому за свою жизнь я переезжал девять раз. Если мама вбила что-нибудь в голову, она не отступит.
Он подошел к письменному столу и взял картинку, которую нарисовала для него тетя Лизбет в честь переезда: синий домик под смеющимся солнцем.
— Моя мать может сколько угодно говорить о мире и счастье, — продолжил он, — но поверьте, если понадобится, она увезет меня в наручниках. Поэтому даже не напрягайтесь. — Он обернулся к Солу: — Эй, дружище, моя камера все еще у Лолы?
Сол кивнул.
— Я оставил ее на записи, — сказал он. — Когда позвонила Лола, Крысолов как раз говорил с этим типом Тимо. Мы хотели посмотреть позже, но… — голос у него задрожал, и он стал кусать губы. — Поверить не могу, что завтра этого всего уже не будет…
Фло сглотнула. Меня душили слезы.
— Можете оставить камеру, — сказал Энцо. — Только будьте осторожнее и присматривайте за тетей Лизбет.
Он поднял голову и обвел нас взглядом. Японский домовой тревожно подрагивал у него в ухе. Ох уж эти мне домовые! Они приносят в дом счастье и благосостояние, но если их рассердить, то они уходят, обрекая семью на всякие беды.
— Оставайся здесь, Энцо, — прошептала я.
Но он уже принял решение, это было видно.
— Пожалуйста, дайте мне побыть одному, — попросил он.
У него был такой вид, что мы не решились возражать. Выйдя за дверь, мы услышали, как в замке повернулся ключ.
Остаток вечера Энцо провел у себя в комнате. Не открыл он даже тогда, когда в дверь стучала Пенелопа, а потом и Алекс с Паскалем и Джеффом, и тетя Лизбет, которая принесла с дня рождения кусочек торта и никак не могла понять, насколько все серьезно.
— Тебе нельзя уезжать, Энцо! — кричала она в замочную скважину. — Завтра же праздник! Будут карусели, блошиный рынок и сосиски. Ты обещал со мной пойти!
Энцо не отвечал.
Мы с Фло были самыми настойчивыми. Уселись на полу перед его комнатой и барабанили в дверь, пока не услышали:
— Оставьте меня в покое!
— Так ему еще тяжелее, — положила руку мне на плечо Пенелопа. Голос у нее был хриплый, и я поняла, что она расстроена так же, как мы. — Попробую завтра еще раз поговорить с Гудрун. Может, нам повезет, и за ночь она передумает. А сейчас пора спать. Только что звонил папай и сказал, что уже возвращается. Джефф с Алексом тебя проводят, а завтра приходи к завтраку.
Но перед тем как уйти, я еще раз зашла в гостиную, где на диване сидела Гудрун и красила ногти на ногах красным лаком Пенелопы.
— Ты права, — я постаралась вложить в свои слова все презрение, которое испытывала к этой женщине. — Твой сын — подарок, и он принес нам счастье. Но ты не любящая мать. Ты жестокая. Ты отнимаешь у Энцо домашний очаг и людей, которые о нем заботятся. И если такова воля твоего гуру, то этот индийский Шрим-Шрим — никакой не святой, а бессердечный негодяй. И ты вместе с ним.
У Гудрун челюсть отвисла. На какой-то миг она даже дышать забыла. Так ей и надо!
Сол уехал домой, Джефф с Алексом тоже ушли — мне хотелось побыть с папаем.
Когда я вернулась, он был уже дома.
В свою комнату я не пошла — к окну не хотелось подходить. Даже не переоделась в пижаму. Заползла под одеяло к папаю и спросила: как может мать, бросившая своего сына, иметь право его воспитывать?
Ответа у папая не было, но он крепко обнял меня и позволил выплакаться. Плакала я долго-долго, пока не выбилась из сил и не заснула.
24. Пустая комната и ни минуты на вопросы
Иногда я просыпаюсь с тревожным чувством. Именно так и случилось в воскресенье утром. Когда я с опухшими от слез глазами проковыляла в свою комнату, на улице вовсю светило солнце.
Воскресенье, двадцать первое августа.
А теперь я спрошу вас.
Думала ли я тогда о том, что сегодня в тринадцать сорок пять в четвертой кабинке колеса обозрения в гамбургском луна-парке состоится передача наркотиков?
Или ломала голову над вопросом, не об этом ли говорил вчера по телефону Крысолов со своим сообщником — белобрысым Тимо?
Или, может, я беспокоилась о тете Лизбет, которая как раз в этот миг бродила по садику Фло?
Или заметила Крысолова, который в подштанниках и футболке сидел за компьютером с чашкой кофе?