Набрала побольше воздуха и произнесла:
— Мне нужно тебе что-то ска…
Тут у него зазвонил мобильник. Он ответил, а когда закончил разговор, улыбнулся.
— Теперь я и в понедельник занят. Папа хочет взять нас с Паскалем в один новый ресторан. Чтобы проверить, как там относятся к детям.
— О, — я подняла брови. — Здорово!
Алекс кивнул.
— Так что ты хотела сказать?
— А! — отмахнулась я. — Ерунда. Ничего особенного.
Больше всего мне хотелось, чтобы он еще раз задал тот же самый вопрос.
Но Алекс его не задал.
10. Истории, заголовки и фотографии
В понедельник утром у нас были немецкий и музыка. Оба предмета вел герр Деммон, и эти уроки прошли замечательно. На немецком учитель прочитал нам отрывки из трех детских книг. Первая называлась «Учительница, я уменьшился!», было очень смешно. Вторая — «Крокодил на Серебряном озере» — оказалась детским детективом. А третья была озаглавлена так: «Как я становлюсь бессмертным». В ней говорилось о мальчике, который знал, что скоро умрет. Я едва сдерживала слезы, а Саюри даже расплакалась.
— Плакса, — крикнул Марсель через весь класс, и Аннализа захихикала.
Герр Деммон опустил книгу и сказал:
— Что ты сделаешь, если услышишь хорошую шутку, Марсель?
— А? — растерялся мальчик. — Начну смеяться, а что?
— Хорошо, — ответил учитель. — Значит, юмор сделал свое дело. Смех — естественная эмоция. Как и грусть. К сожалению, есть люди, которые считают, что грусть — удел одних плакс и слабаков.
Аннализа покраснела, а Марсель фыркнул. В конце урока мы поговорили о том, какая история нам понравилась больше и почему. Мне понравились все три, и я решила попросить эти книги у бабушки ко дню рождения. На холодильнике уже висел список того, что бы мне хотелось получить в подарок, но еще несколько пунктов в нем лишними не будут.
На музыке мы барабанили. В музыкальном классе было открыто окно, и вскоре дверь открылась, и появилась фрау Кронберг.
— Чуть-чуть потише, пожалуйста, — попросила она. — В других классах идут занятия.
Герр Деммон закрыл окна. После переменки у нас была математика, и впервые в жизни благодаря Мелли (она же Рыба-шар), я поняла смысл задачки. Потом была география у фрау Кронберг. Нам выдали атласы и велели выписать названия всех европейских столиц. Была такая скука, что я решила заняться сочинением заголовков для объявлений, которые собиралась развесить.
Из своего пенала с черепом я достала карандаш, заточила его и стала записывать все, что приходило в голову. Лишнее само отсеется потом.
Я с головой погрузилась в эту работу, как вдруг услышала негромкое, но выразительное покашливание.
Рядом со мной стояла фрау Кронберг, и через пару секунд мои записи уже были у нее в руках.
— Любопытно, — проговорила она с такой ледяной улыбочкой, что мой бывший учитель математики герр Коппенрат умер бы от зависти. У меня даже мурашки побежали по спине.
Фрау Кронберг, повернувшись к классу, прочитала:
— «Опытная няня займется вашими новорожденными сыновьями… Очаровательная волшебница присмотрит за вашим мальчиком, какое бы имя он ни носил: Антон, Бастиан или Фердинанд… Доверьте своего малыша опытным рукам… Хотите пропустить кружечку пива? Оставьте своего сынишку со мной!..»
Фрау Кронберг опустила листок. В классе послышалось хихиканье и фырканье, но учительница подняла руку, и воцарилось молчание.
Я тоже помалкивала. Потому что в горле у меня стоял ком, будто мне натолкали туда жеваной бумаги. Жаль, что не могу описать это ощущение точнее.
Когда Фабио встретил меня у ворот школы, я все еще молчала. Правда, уже не из-за кома в горле, а из-за зажеванной кассеты. Моя совесть все еще не желала успокаиваться.
— Сегодня Гарсиэлла свободна только до трех, — сообщил Фабио, и нам пришлось почти бежать. — В половине четвертого у нее фехтование, поэтому она хочет поскорее начать сессию.
— Вот и хорошо, — выпалила я и добавила, отдышавшись: — Как раз то, что надо!
— Ясное дело, — Фабио едва увернулся от велосипедиста.
Небо было серым, а воздух перед дождем стал вязким и тяжелым. Мы перешли Оштерштрассе, свернули направо, а затем налево — на Айхенштрассе. Когда упали первые капли дождя, Фабио запрокинул голову и поймал каплю на язык.
— Бразильский дождь на вкус совсем другой, — сказал он.
Я смахнула с носа каплю и лизнула кончик пальца. Обычный вкус, немножко металлический. А я ведь так и не попробовала бразильского дождя!
Тут у меня началась «saudade». Это бразильское слово, которым обозначают тоску. Папай часто повторяет его, и тогда в его черных глазах тоже сверкают капельки дождя.