– Где же ваше купание? – спросила Катрин, видимо, желая узнать мою версию происходящего.
Версия у меня была. Судя по звукам и легким толчкам, отзывающимся в корпусе самолета, шла дозаправка. Значит – не договорились. Впрочем, не совсем. Хвостовая дверь нашего салона вдруг отворилась – внутрь дохнуло светом и морем, – и тот же голос по динамику сказал, что половина пассажиров будет освобождена, по пятьдесят человек из каждого салона. Освобождали в первую очередь женщин и детей. На гражданство, похоже, не обращали внимания, однако из американцев почти никого не выпустили. Значит, акция действительно политическая, и ставки в торгах будут повышаться.
Когда на мое плечо легла рука вооруженного араба и он кивком указал мне на выход, я растерялся. Видимо, молодые мужчины – тоже лишняя головная боль. Вспыльчивы и спесивы. Иногда жаждут совершить какой-нибудь подвиг. Поднимаясь, я взглянул на Катрин, она на меня. Ее оставляли в заложницах.
– She's my wife![1] – сказал я арабу и протянул Катрин руку, словно имея полное право взять ее с собой.
– No! – сердито замотал головой араб и ткнул меня темным пальцем в грудь. – No! You too stay here![2] – И я снова сел, чувствуя себя скорее полным идиотом, чем героем. Лицо мое горело. Араб двинулся дальше.
– Извините, – сказала Катрин, – я вам причинила большие неприятности.
– При чем тут вы! – буркнул я. Не уверен, что мне удалось скрыть свою досаду.
Чувства тех, кто остался в салоне после того, как дверь, отрезая от нас свет и свободу, снова закрылась, нетрудно себе представить. Неудачники, парии судьбы. По какому принципу она отобрала чистых от нечистых?
Мы снова пошли на взлет, повисли над бескрайним водным простором в рябинках волн, и вскоре под нами опять легла снежная пустыня облаков. Солнце теперь светило справа, прямо в лицо – значит, мы летели назад, к материку. Динамик больше с нами не общался. По проходу не фланировали предупредительные стюардессы – не проверяли, пристегнуты ли у тебя ремни, не продавали прохладительные напитки. В проходе замаячил араб, не выпустивший меня. Для устрашения руки он держал на автомате, висевшем на животе. Впрочем, по лицу его было видно, что от нас он не ждет никаких неприятностей. Почему нас не согнали в кучу из всех трех салонов? Видимо, чтобы не нарушать баланс самолета.
Оставшиеся пытались было обсуждать случившееся, но араб вскинул голову и грозно рявкнул: «No talks!». На языке нашего старшины – а я служил в воздушно-десантных войсках – это означало: «Разговорчики!» А то мы сейчас поговорим и что-нибудь придумаем. Какой-нибудь заговор обреченных. Впрочем, если бы даже удалось обезвредить этого, впереди оставалось еще два. И неизвестно, сколько их в кабине экипажа. Как минимум, дьявольская шестерка, которая будет держать в напряжении весь цивилизованный мир, пока не добьется своего или пока с ней не разберутся на языке силы. Хорошо, если никто из нас не попадет при этом под руку.
Три часа мы висели над облаками на десятикилометровой высоте, а потом стали спускаться. Далеко под нами проплывала гористая местность, и у меня не было ни малейшего представления о том, где мы. Самолет снижался, потряхивая крыльями, словно вместе с нами вглядывался в незнакомые дали, и вдруг в серой дымке внизу предстал какой-то огромный город на большой воде, через которую тянулись километровые мосты. Нью-Йорк? Откуда вдруг здесь взялся Нью-Йорк? И где небоскребы? Я почувствовал, что мозги отказываются мне служить.
– Это Стамбул, – глянув в окошко, без энтузиазма сказала Катрин. – Я там была.
Самолет, сделав круг, опустился еще ниже, и я и в самом деле увидел знаменитую бухту Золотой Рог, купола мечетей и пики минаретов. Мы три раза по кругу облетели Стамбул, словно на экскурсии «Город с птичьего полета», а потом под нами заблестела лишь водная гладь, которая, если я правильно сориентировался, должна была быть Мраморным морем.
– Насколько я понимаю, Стамбул нас не принял, – сказал я, – и теперь мы летим прямиком в Грецию.
– Скорее всего так, – сказала Катрин. – Я там тоже была. В круизе. – Судя по ее тону, круиз не добавил красок в ее строгие будни.
– Вот и покажете достопримечательности, – сказал я.
– Но сначала искупаемся, – невесело парировала Катрин.
– Ну да, – сказал я, – раз на Азорах не успели...
Мы действительно приземлились в оказавшихся более сговорчивыми Афинах, хотя нам об этом не докладывали, снова велев опустить на окнах пластмассовые шторки. Наступил вечер, а о нашем освобождении не было ни слуху, ни духу. Откуда-то выпущенные две несчастные, слегка помятые стюардессы молча раздали нам обед сухим пайком, и мы пожевали под зорким оком охранника.