Я думала об этом. Мама сказала, чтобы мы этого не делали. Но нам нужно узнать. Мы не можем просто сидеть и дожидаться день за днем.
Глава семнадцатая
Больница
— Ладно, — сказала я. — Поехали в больницу, посмотрим, как там мама.
Я вытерла слезы, запихала Кендэла в куртку, сунула Джорджа ему под мышку, и мы тронулись в путь. Денег на такси у меня не было, так что мы пошли на автобусную остановку.
Я спросила водителя, как проехать в эту больницу. Он сказал, что понятия не имеет, на его маршруте такой нет. Но старушка, сидевшая впереди, сказала, что она лежала там в глазном отделении и что нам надо выйти у шоссейной развязки и пересесть на восемьдесят восьмой. Она усадила меня рядом с собой и притянула Кендэла к себе на колени. Он беспокойно заерзал. Она крепко обхватила его за животик. Кендэл не выносит, когда прикасаются к его животу. Мне оставалось только надеяться, что он не станет скандалить.
Старушка была очень приветливая, но донимала меня расспросами. Пришлось придумать целую историю про то, что мы едем навестить больную бабушку и встречаемся с нашей мамой в больнице. Кендэл нахмурился.
— Сиди спокойно, егоза! — сказала старушка.
Кендэл соскользнул с ее колен, что-то нашептывая Джорджу.
Мы ехали в автобусе бесконечно долго, пока не доехали наконец до развязки. Бабушка помахала нам обоим на прощание. Я помахала в ответ, стараясь изобразить благодарность, а Кендэл отвернулся.
— Она мне не понравилась, — заявил он. — У нее сквозь юбку чувствуется резинка от трусов. Фу! — Его передернуло. — Она ведь нам не бабушка?
— Нет, конечно. У нас нет бабушки.
— А ты ей сказала, что есть, — вздохнул Кендэл. — Ты все время что-то выдумываешь. Я уже запутался, кто у нас есть, а кого нет.
— Никого у нас нет, кроме тебя, меня и мамы. И мы сейчас едем навестить маму. Это будет для нее приятный сюрприз.
— Это правда или ты снова выдумываешь?
— Это самая-самая чистая правда.
В восемьдесят восьмом автобусе я напевала "это правда" всю дорогу до больницы. Она оказалась огромной. Только через парковку мы шли целую вечность. Охранник на входе сказал, что сюда нельзя заходить без взрослых. Я тут же ответила, что мы приехали с папой, но он пока ищет, куда поставить машину, а нас послал вперед купить маме цветов в ларьке с подарками. Охранник кивнул, пропуская нас, но внимательно посмотрел нам вслед. Наши кеды скрипели по блестящему полу.
— Мы правда купим маме цветы, — сказала я.
— Как ты сообразила все это выдумать? — прошептал Кендэл.
— А я вообще сообразительная.
Из-за моей сообразительности мы потратили почти все свои деньги на букет уже привядших цветов. Кендэлу я сказала, что главное тут — идея.
Мы вошли в лифт, где нам пришлось прижаться к стенке, потому что там уже была каталка с женщиной. Женщина казалась очень больной. Она стонала всякий раз, как лифт дергался. Кендэл ухватился за мою руку. Медсестра, толкавшая каталку, улыбнулась нам и спросила:
— Вы куда собрались, дети?
— Навестить маму.
— А папа где?
— Он уже наверху, — сказала я.
Мне пришлось придумать целую кучу пап — на парковке, в отделении… Я держала наготове еще папу, который зашел в туалет, и другого, который кормит нашу маленькую сестренку, и еще одного, который встретил в другом отделении соседа и задержался с ним поговорить.
Я приготовилась врать, пока язык не отсохнет, но в отделении «Флоренция» мне вообще не пришлось ничего говорить. Две медсестры в угловой комнатке болтали, ощипывая гроздь винограда, и не обратили на нас никакого внимания.
Мы шли от кровати к кровати, отыскивая маму. Некоторые женщины лежали неподвижно, с серыми лицами, как та больная на каталке. Другие сидели на постели, болтая со своими посетителями, грызя шоколадки и читая открытки. Некоторые ходили взад-вперед по отделению в халатах, волоча за собой страшноватые переносные капельницы.
— А зачем эти сумки? — спросил Кендэл.
— Это такое лечение.
— А у мамы тоже будет такая?
— Нет, наверное.
— А где мама?
— Где-то здесь, — сказала я хрипло.
В голове у меня надрывался голос Рока. Я увидела пустую кровать со снятым бельем и застыла, уставившись на нее.
— Ой, не впивайся так ногтями! — вскрикнул Кендэл и вдруг потянул меня за собой.
— Мама! — Он понесся в самый конец отделения.
Я, дико озираясь, бежала за ним. Наконец я тоже ее увидела — белокурые волосы рассыпаны по подушке. Она отвернула голову к стене, так что лица не было видно. Одеяло у нее было натянуто до самого подбородка. Мама лежала очень тихо.
— Мама! — окликнул Кендэл.
— Она спит, — сказала я, положила руку маме на плечо и тихонько потрясла: — Мама…
Она что-то пробормотала и попыталась натянуть одеяло на голову.
— Мама! Это мы, Лола Роза и Кендэл.
Мама открыла глаза и обвела нас невидящим взглядом.
Я подумала, что она, может быть, забыла наши новые имена, и нагнулась к самому ее уху.
— Это мы, Джейни и Кенни, мама, — шепнула я.
— Привет, — откликнулась мама.
Не похоже было, что она так уж рада нас видеть.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.
— Отвратительно.
Голос у нее был, как с тяжелейшего похмелья, и все же это был ее голос; ей было явно очень плохо, но все же она не была такой неподвижной, серой и только стонущей, как та женщина на каталке. Хотя она застонала, когда Кендэл прижался к ней и потянулся за поцелуем.
— Тише! Больно же!
Кендэл так и застыл:
— Мама, они тебе совсем отрезали грудь, да?
— Надеюсь, что нет. — Мама стала ощупывать себя под одеялом. — Нет, похоже, у меня все там на месте под повязками. Они мне там все расковыряли, и под мышкой тоже. Этот мистер Кей — настоящий коновал.
— Мама, но это же чтобы тебя вылечить! Тебе ведь теперь лучше, правда? — сказала я.
— Не знаю. Мне все равно. Я хочу только одного — спать. — Она попыталась снова зарыться в подушку.
Я потрогала ее за плечо:
— Мама, а ты завтра вернешься?
— Буду стараться, но сейчас я не могу даже встать в туалет, не то что сама доехать до дому.
— А что же… что же нам делать, мама? У нас нет больше денег. Мы истратили последние, чтобы купить тебе цветы.
Я положила их на матрас рядом с ней. Мама взглянула на букет:
— Это было не очень остроумно. Они уже почти завяли.
Я с трудом сглотнула:
— Прости, мама. Но что нам все-таки теперь делать?
Мама прикрыла глаза.
— Спросите папу, — невнятно сказала она.
— Папу? Мама, проснись! Мы ведь уехали от папы, ты что, забыла?
Мама застонала:
— О господи!
Она заплакала — без звука, без всхлипываний, слезы просто катились сами из-под ее закрытых век. Кендэл тоже заплакал, рот у него сморщился. Я испугалась, что сейчас кто-нибудь позовет медсестру.
— Мама, не плачь. — Горло у меня так сжалось, что было больно говорить. — Все в порядке.
— Ничего не в порядке. Господи, от меня никакого толку. Может быть, в приюте вам будет даже лучше, дети.
— Ничего нам не будет лучше. Ты у нас замечательная мама. Ты же не виновата, что болеешь. Не плачь. Мы разберемся. Я что-нибудь придумаю.
По маминому лицу пробежала судорога.
— Мама, ты что? У тебя боли?
— Ты так храбро держишься — это невыносимо, — всхлипнула мама. — Простите меня, дети. Я вам всю жизнь испортила.
— Ничего ты не испортила. Ты самая лучшая мама на свете, скоро ты поправишься, и мы будем жить очень-очень счастливо.
Я гладила ее по мягким волосам и уговаривала, как ребенка. Она вздохнула, устроилась поудобнее и уснула. Я стояла рядом и чувствовала, как приподнимаются от дыхания ее плечи. Мне на все наплевать, лишь бы она была жива.
Кендэл засопел у меня за спиной. Он держал руку между ног и смотрел отчаянными глазами. Я не сводила его вовремя в туалет.