Моего плеча коснулась рука, заставив меня подпрыгнуть на месте от неожиданности и едва не врезать по голове своей же соседке. Она вручила мне трубку, подошла к своей кровати и… зачем-то начала доставать простыню и вытряхивать одеяло из пододеяльника.
— Егор… — настороженно просипела я в трубке, подозрительно смотря за действиями сразу какой-то собравшейся, пусть и немного напуганной женщины. — Ты что ей сказал?
— Ничего из того, что тебе нужно знать, — произнес он, ухмыльнувшись. На фоне до сих пор слышался шум машин, разве что на этот раз более приглушенный. Как будто он… как будто…
— Ты что, едешь сюда?! — возмутительно громко воскликнула я. — Я тебе позвонила не для того, чтобы ты сюда мчался, а чтобы совет дал: тебя все равно на вахте не пустят!
— Чего разоралась, истеричка? — фыркнул Арабский. Истеричкой меня не называли еще ни разу в жизни, поэтому я почти искренне обиделась, злобно посмотрев на своё отражение в темном стекле и едва не заработав инфаркт. Да уж, ну и красотка. Как всегда просто.
— Извини, не каждый день мне дарят такие щедрые подарки, — съязвила я. За спиной раздался треск, и я развернулась, глядя, как соседка разрывает мою и свою простыни пополам и начинает связывать их, скручивая жгутом и завязывая тугие узлы на ровном расстоянии. — Нет… — севшим голосом произнесла я. Не понять было сложно.
— Да, Марьина, да, — почему-то радостно усмехнулся Егор. — Придется, если жизнь дорога.
— Егор, — я совсем поникла, даже позабыв про привычный сарказм при обращении к своему отвратительному боссу — слишком велика была сила волнения. — Я в школе на канате повисала и просто висела на нем несколько секунд, как мешок с картошкой. Четверки мне ставили за глаза.
— Глаза у тебя, без сомнений, красивые, но в школе ты была пышкой, а сейчас приноровилась уже и даже бываешь в спортзале.
— И что ты еще про меня знаешь? — с обвинением поинтересовалась я, но тут же закрыла эту тему, переведя разговор в прежнее русло. Мало ли, сколько информации он имеет на своих подчиненных. Может, мне о большинстве информации на меня лучше и вовсе не знать. Или не вспоминать. — Если на канате я еще и смогла бы, то по веревке…
— Сможешь.
— У меня акрофобия.
— Перебоишься.
— Аллергия на хлопок.
— Потерпишь.
— Ночная непереносимость свежего воздуха.
— Не аргумент.
— Непереносимость тебя.
Егор оценивающе хмыкнул, и я тоже невольно дернула уголком губ, улыбнувшись. Правду же сказала, причем абсолютную.
— Аргумент, конечно, но…
— Я боюсь тебя, — едва слышно перебила я Арабского, прикрывая глаза и стараясь не обращаться внимание на шорох ткани за спиной. Что, если во всем виноват сам Егор, и я буквально спрыгну в беспардонные руки к своей смерти? Все-таки игры с людьми — это больше его стиль, чем чей-то еще.
— Значит, тебе надо выбрать, чего ты боишься больше: смерти или меня, — серьезно произнес он. Звук резко тормозящей машины за окном слился с этим же звуком из моего телефона. — Алис, я тебя поймаю.
Я медленно подошла вплотную к окну, раскрывая его и откидывая мешающийся букет на пол. Стоящий внизу темный силуэт, прижимающий к уху телефонную трубку, доверия не внушал — каким-то слишком уж маленьким казался он с такого ракурса, хотя была я не так уж и высоко.
— Ты забыл, я же Зульфия, — как-то не очень весело пошутила я. В трубке усмехнулись.
— Точно. Как я мог?
Соседка по палате завязала последний узел на батарее и скинула конец получившейся импровизированной веревки вниз. К моему счастью, она достала до самой земли, коснувшись пыльного асфальта. Очень жесткого асфальта, прошу заметить.
— Эмм…
— Да, ей можно верить. Нет, она не отвяжет веревку, пока ты будешь спускаться. Ты потрясающе многословна.
— Я вообще-то не это хотела сказать! – возмутилась я, тайком пытаясь понять, насколько же нужно быть проницательным, чтобы предугадывать мои мысли. — Но раз уж ты заговорил об этом, то с чего ты вообще это взял?