— Он серьёзно относится ко всем сотрудникам, поэтому заказывал личные досье в федеральной базе данных — само собой, абсолютно полные досье. Распечатки сразу на всех не дают, слишком рискованно, поэтому у него лежали досье сотрудников только до буквы «М». И сразу же, как у него появляются твои документы, а он еще не успевает их прочитать, ты внезапно оказываешься у него в офисе, и сейф взрывается. Разумеется, он подумал, что виновата ты, и подал вторичный запрос. Только вот… информация уже была урезана на треть.
Я утомлённо потерла виски, пытаясь соотнести все это с тем, что я знала. Кажется, Арабский теперь уже не подозревал меня после всего, что произошло, но вот продолжил собирать всю информацию. Зачем? Чтобы понять, ради чего и кто на меня нападал? А почему это его вообще волнует? Да и кто вообще сократил информацию в федеральной (!) базе данных, к которой доступ имеет далеко не каждый?
…Хотя насчет последнего вопроса никаких сомнений уже нет.
— Плохой из тебя шпион получился бы, — раздался голос на пороге между каморкой и складом. Я даже не стала поворачиваться, рассеянно листая свои документы. Черт, тут даже написано, сколько у меня интимных связей было! — Ирочка, оставь нас на минутку. Не плачь, милая, не буду я с тобой ничего делать, иди домой, мы с Марьиной сами разберемся.
Спустя несколько минут молчания Егор встал у меня за спиной, заставляя волосы на затылке шевелиться от теплого дыхания на шее.
— Не может быть такого, чтобы её совсем не было, — произнес начальник, сдувая светлую прядку с открытой шеи. Я передернула плечами, останавливаясь на главной странице, на которой была собрана вся самая основная и важная информация. — Она ведь жива?
— Жива… — дрогнувшим голосом прошептала я, чуть приподнимая подбородок, чтобы казаться более уверенной в себе. Не показывать же ему, что мне страшно. Я провела пальцами по единственной незаполненной графе и нервно вздохнула. — Десять лет назад суд упрятал её в психиатрическую лечебницу, но, похоже, что выпустил раньше времени. С её-то связями… — я прикрыла глаза и глубоко вздохнула, стараясь заглушить неосознанный приступ паники, знакомой ещё с детства. Так хотелось забыть, думать, что осталось еще много времени… — Осталось только понять, почему мама всё ещё хочет меня убить, — ледяным голосом произнесла я, наконец, взяв себя в руки.
И, кажется, даже непробиваемый Егор вздрогнул от моих слов.
На протяжении всей моей жизни мама состояла на постоянном учёте у психиатра — дважды в неделю она должна была обязательно посещать своего личного врача, которого я до восьми лет считала своим родным дядей. Эту версию придумал папа, чтобы не травмировать мою детскую психику, но я догадалась сама, что серьёзный мужчина с проницательным взглядом, проверяющий нашу квартиру раз в месяц, далек от статуса близкого родственника.
Если не углубляться в подробности какого-то нереального знакомства отца с мамой, всё можно сказать крайне лаконично: она, абсолютно голая, стояла зимой посреди центральной площади и подражала дьявольскому смеху злодеев из мультфильмов, он арестовал её за нарушение правопорядка на пятнадцать суток, а после по несколько раз в день навещал её в камере. Неизвестно, как всё это закрутилось, но доброжелательный папа как-то стал исключением — единственным человеком, которого смогла полюбить моя сумасшедшая, ненормальная и ненавидящая весь мир родительница.
Я таким исключением не была.
Это странно, но у меня до сих пор не получается назвать её плохой матерью. Она умела быть хорошей — читала сказки на ночь, никогда не била меня, покупала игрушки. Только вот игрушки периодически приносились в жертву известным только ей демонам, сказки приводили в ужас даже взрослого человека, а побои прекрасно заменяли угрозы. Я не боялась ужасов — я воспитывалась на них. Наверное, стоит сказать маме за это спасибо.
Последний месяц совместной жизни с ней был самым счастливым — мама была идеальной, ничего в ней не напоминало о психической болезни, и папа даже решил отказаться от услуг психиатра.
За день до моего дня рождения мама сказала, что приготовила подарок, который покажет только завтра.
На следующий день она отвезла меня на кладбище и попыталась вырезать сердце. Как оказалось позже, я была уже не первой жертвой за последние несколько недель.
— Как она сумела влезть в базу данных? — Егор, уже отошедший от первичного впечатления, больше не хотел мне врезать за сокрытие такой важной информации, но, кажется, ещё больше убедился в том, что блондинка я не только по цвету волос, но и по состоянию души. А зря — я ведь действительно даже не думала о том, что это может быть мама, ведь в клинику её засадили на двенадцать лет. Она уже должна была вылечиться, просто обязана. Я не верю, что она до сих пор больна.