— Валера, — процедил второй голос. Я его сначала не узнала, но спустя секунду догадалась, что это был Александр Михайлович, отец Егора. — Если считать все проблемы, которые так или иначе были в жизни моего сына, то счёт стоит начать как раз с твоего появления.
— Глупости, — резко отозвался Куницын и тут же понизил голос. — Девчонку нужно отвадить от Егора. Он стал слишком зависим. Сегодня утром только-только явился на планёрку, как ему эта малолетка позвонила. Сорвался с места, как сумасшедший, только пятки и сверкали.
— Если кого и нужно отвадить, так это тебя, — парировал мужчина с потрясающим равнодушием в голосе. Я не могла не восхититься подобной сдержанностью, потому что самой уже хотелось вскочить и как следует ответить невесть что возомнившему о себе мужчине. — Валера, оставь их в покое. Алисе тоже досталось. Если кто и заслужил быть рядом с моим сыном, так это она.
— А я?! Я, значит, не заслужил?! — тонко взвизгнул Куницын. Я почувствовала омерзение и не знала, насколько сильно должен был ощущать презрение отец Егора. Я сжала ладонь Арабского, вновь прикрывая глаза. Не хотелось слушать всё это, но исчезать по собственному желанию я не умела. — Да кто твоего сына из дерьма собачьего вытащил? Кто его на ноги поставил, пока ты в своем кресле несколько лет подряд пузыри пускал?! Да без меня ваша семья бы…
— Проваливай, — как-то устало произнёс Александр Михайлович. — У меня нет никакого желания слушать твои бредни.
— Ты…
— Уходи, Валера.
Хлопнула дверь. На какое-то время в палате воцарилась тишина. Голова побаливала, хоть мне и дали какие-то таблетки после осмотра ссадины. С Егором всё было гораздо сложнее — рана у него была куда серьёзнее, и ему пришлось наложить несколько швов. В сознание он пришёл уже тогда, когда ему ставили капельницу, но лекарство подействовало быстро, и вскоре он снова отключился, а я задремала у него в палате.
— Алиса? — голос Александра Михайловича вырвал меня из вновь накатывающей дрёмы. Я промолчала. — Не спишь ведь. Я видел, как ты дышала, пока Куницын уверял меня в твоей неблагочестивости.
— Извинитесь перед Валерием Григорьевичем за то, что я потеряла диплом об окончании института благородных девиц.
Я распрямилась и с наслаждением повела плечами. Затекли не только плечи — казалось, спина, шея и даже руки одеревенели за то время, что я неподвижно просидела у кушетки Егора.
— А ведь он прав, — произнёс вдруг мужчина. Поймав мой удивлённый взгляд, он пояснил: — Егор никогда не шёл на такие жертвы ради девушки. А тут ты. Прикрывался, конечно, благородством и виной за то, что ты попала в его разборки, но и после ведь не отставал. Прицепился, как пиявка. Что сегодня утром случилось-то?
— Ничего серьезного, — покачала я головой, пребывая в некоторой растерянности от подобных откровений, и вкратце обрисовала ситуацию. Арабского-старшего всё это ничуть не разозлило — он даже посмеялся в некоторых моментах. — Что говорят врачи?
Александр чуть помрачнел.
— Его организм ослаблен. Возможно, из-за болезни, о которой ты сразу сообщила врачам. Рана на голове не такая уж серьёзная, хотя шрам наверняка и останется, а вот его общее состояние ничего хорошего не предвещает.
Я закусила губу, сцепляя ладони в замок.
— Это из-за меня…
— Даже не думай, — тут же перебил меня мужчина, не давая больше сказать ни слова. — Не нужно себя винить. Если этот самоуверенный балбес сам не мог подумать, что в таком состоянии лучше за руль не садиться, то сам и виноват.
Егор что-то промычал во сне, наверняка возмущаясь подобным обвинениям. Я слабо улыбнулась и снова коснулась его руки.
— Надеюсь, ты в скором времени поймаешь какую-нибудь аллергию, — возмущенно чихнула я. Арабский веселился, глядя на то, как я чесалась и чихала каждые полминуты.
— Теперь ясно, почему ты такая нервная, солнышко, — он ехидно улыбнулся, отпивая чай из своей кружки. Ромашковый, чтоб его, чай. Аллергия на эти цветы у меня раскрылась ещё в подростковом возрасте, и вполне логично, что мой сожитель знать об этом не мог, когда покупал успокаивающий чай из отвара упомянутых цветов.
— Посмеюсь я над тобой, когда окажешься на моём месте.
Арабский расхохотался.
— Наивное дитя! Мой организм покрепче твоего будет. Я последний раз болел в школе, да и то не дольше недели, так что если я когда-нибудь и захвораю — будь уверена, ромашечка моя, — меня отравили.
— Ага, — хищно прищурилась я и злобно чихнула. — Судя по всему, этим отравителем буду я.