Больница занимала высокое шестнадцатиэтажное здание в центре города и находилась рядом с городским парком. С балкона открывался чудесный вид на лучшую часть города — тут был и парк, и центральная площадь, и выглядывающие на горизонте горы, к которым сейчас неторопливо приближалось солнце, окрашивая небо в розовые оттенки. К вечеру снова становилось прохладно, и я порадовалась, что на мне была надета куртка Егора. Я вообще почти не снимала её в больнице. Нет, не из-за того, что она вкусно пахла, хотя это, без сомнений, могло быть бы достойной причиной, — просто я постоянно мёрзла, в тонкой рубашке согреться было практически невозможно, а свитер я оставила дома, разумно рассудив, что за рабочую ночь в жарком клубе я замерзнуть не успею. Судя по непредсказуемости жизни, мне с собой нужно всегда носить не только косметичку, но и комплект запасной одежды.
Я облокотилась локтями о перила балкона, подставляя лицо тёплым лучам. Снег во всём городе растаял, солнце уже грело, но ветер все еще был холодным, зимним. Он заставлял людей кутаться в шарфы и надевать вечерами шапки, несмотря на то, что днем некоторые умудрялись даже бегать в футболках, огибая холодные тени. Я не любила весну — куда больше мне была по душе ледяная зима с её пробирающими насквозь морозами и бескрайними снегами. Когда у людей весной настроение повышалось, я попадала под удар авитаминоза и тосковала по гибнущим на моих глазах холодным месяцам. Тогда и начинались мои ежегодные весенние самокопания, страхи набрать обратно все те килограммы, которые я потеряла в старших классах, и прочие загоны, перешедшие из подросткового возраста во взрослую жизнь.
Спрятав руки в карманы егоровой куртки, я случайно нащупала сигареты и, недолго думая, вытащила их. Зажигалка нашлась в пачке, я достала одну сигарету и прикурила. Знакомый вкус дыма, которым неуловимо была пропитана квартира Арабского, скользнул по языку и проник в легкие. Я на несколько секунд задержала дыхание и медленно выдохнула дым. Я не так часто курила, чтобы иметь зависимость от никотина, но изредка всё же испытывала в нём потребность. Когда нервничала, когда хотела избавиться от мыслей, когда чего-то боялась.
Пустой желудок болезненно сжался. Когда я пила горячий чай, он так же скукоживался, а я думала, что надо уже наконец-таки поесть. И все равно не ела — слишком волновалась. Сейчас Егор очнулся, но замечание отца вызвало принципиальное желание его не послушаться. В конце концов, мне двадцать два, и я могу делать то, что захочу.
Я не сразу поняла, что сигарету из моих пальцев вырвал не очередной порыв ветра. Рассеянно глянула на собственную руку, а после развернулась, встречаясь взглядом с Егором. Тот накинул сверху больничной одежды еще и белый халат — не удивлюсь, если отжал у какого-то врача. Зрачки были чуть шире положенного — из-за лекарств, а светло-голубые глаза смотрели на меня, и я уже не могла прочитать в них эмоции. А еще в них отражался закат.
— Замёрзнешь, — произнесла я, наблюдая, как Арабский затягивается моей сигаретой. Не будем вспоминать, что сама пачка, да и куртка принадлежат ему.
— Заберу свою куртку, если замёрзну, — произнес Егор, тоже вспомнив про эту незначительную деталь. Я пожала плечами и принялась стягивать верхнюю одежду, но он, зажав сигарету между губами, обеими руками перехватил меня за предплечья и покачал головой. Я замерла.
Арабский, выждав несколько секунд, отпустил одну руку, чтобы взять сигарету в пальцы, но второй всё так же мягко сжимал мое запястье. И смотрел, смотрел, смотрел.
Чёрт.
Я снова опустила взгляд, чувствуя, как дышать становится сложнее. Палишься, Алиса, палишься. И он ведь видит это — всё-таки не неопытный мальчик. Уж сколько женщин лежало у него в кровати — и посчитать страшно. Вспомнить вон ту же Карамзину…
— Ты знаешь, кто тебя мог отравить? — я попыталась отодвинуться дальше, но упёрлась в перила за спиной. Еще дальше — только этажей двенадцать вниз, долечу быстрее ветра. Во взгляде Егора появилось осуждение.
— Алиса, ты… — он недоговорил, почему-то рассмеялся, отпуская мою руку, и покачал головой. Как будто бы не верил, что я вообще могла такое спросить в такой момент.
— Я не могла, — невозмутимо парировала я, снова убирая руки в карманы. Там и теплее и… не так неловко. — Это кто-то из твоего близкого окружения. Врач сказал, что…
— Карамзина, без вариантов, — уверенно заявил Егор. Я медленно кивнула, от всей души надеясь, что я так легко соглашаюсь с этой версией не потому что мне не нравится Настя, а потому что она действительно изначально выглядела крайне подозрительно.