Сделав шаг в квартиру, я подозрительно обвела взглядом темный коридор, а в следующее мгновение потеряла сознание от боли, обжегшей шею.
…На следующее утро я очнулась в больнице и только тогда поняла, что меня пытались прирезать в собственной квартире.
3 часть
— Пап, это не мог быть Миша! — я сорвалась на крик, видя непоколебимую уверенность в помрачневших глазах отца, который в этом белом халате, врученном ему на вахте (прямо как в дорогих иностранных клиниках), смотрелся невероятно нелепо, словно надел клоунский костюм, как минимум. — Я же говорю, что мы с ним просто столкнулись перед тем, как я зашла домой. Черт, он меня даже проводить хотел!
Медсестра с сомнением глянула на меня, дернувшую руками и чуть не вырвавшую капельницу из вены. Судя по поджавшимся губам, женщина была готова забыть, что находится мы в травматологическом отделении, и с радостью напялила бы на меня усмирительную рубашку.
— Он и проводил! — так же повысил голос папа, прищуриваясь. Подозрительный взгляд работницы больницы переместился в его сторону, а я едва не закатила глаза. Знала бы она, что мы едва ли не самая спокойная семья во всем районе (не считая мирного семейства наркоманов из соседнего подъезда), а приступы такие у нас случаются крайне и крайне редко. В конце концов, как бы я ни думала, эта ситуация на самом деле располагала к небольшому переполоху.
…Только вот этот самый обыкновенный семейный переполох начинал принимать вселенские масштабы, всё сильнее убеждая меня в том, что всё гораздо серьезнее, чем казалось мне на первый взгляд.
— Еще раз тебе повторяю, — сцепила я зубы. Сухожилия на шее напряглись, и замотанная бинтами рана болезненно заныла, напоминая о том, что совершенно не стоит заходить в квартиру, если замок перед этим делает хоть какой-то намек на непрошенного гостя, — это не Михан. Забудь про то, что я ему доверяю, а просто включи логику: он бы просто не смог так ловко нанести порез, потому что я выше на голову! Миша обязательно выбрал бы какой-нибудь другой способ, если бы…
— И именно поэтому он врезал тебе в лицо и устроил сотрясение мозга!
В палате наступила полнейшая тишина, которая была нарушена только лишь несмелым покашливанием моей соседки по палате, которая слушала меня, затаив дыхание. Все резко повернулись к ней.
— Вы продолжайте, продолжайте, — пробормотала она, махнув рукой, и неловко улыбнулась.
Я недоуменно изогнула бровь, глянув на медсестру, словно та была виновата во всех моих бедах. Женщина неуютно потопталась на месте — кажется, без макияжа мой взгляд был… скажем так, выразительным совершенно с другой стороны. Стороны эмоциональной.
— Какое к черту сотрясение? — идеальным участливым голосом поинтересовалась я, словно разговаривала с вредным дедком, решившим купить мобильник именно у меня и спрашивающим что-то типа «А куда его надо присоединять, чтобы позвонить?»
— Ты вообще сквозную дырку у себя в голове видела? — устало спросил отец. Я невольно скосила глаза на лоб, словно так могла увидеть это самое сотрясение. Пальцы свободной руки аккуратно коснулись лба и ощупали уже знакомую ссадину над бровью. Сквозная дырка? Кажется, кто-то до сих пор имеет страсть к преувеличению.
— Так это уже было, — поспешно возразила я, снова махнув руками. Иголка окончательно выдралась из руки, отлетев куда-то в сторону, взгляд женщины стал еще более возмущенным, словно она втыкала эту иголку мне в руку, по меньшей мере, несколько часов, причем вколачивая ее двадцатикилограммовой кувалдой. «Процессы возбуждения преобладают над процессами торможения» — сказал бы мой первый парень, который учился на детского психолога, а потому с удовольствием экспериментировал над четырнадцатилетней девчонкой. К слову, именно для этого он и начал со мной встречаться.
— И откуда это взялось, по-твоему? — фыркнул папа. Девушка на соседней кровати с живым энтузиазмом заерзала на кровати, ожидая моих дальнейших действий. Я открыла было рот, чтобы выложить все, как есть, но тут же закрыла его, в ступоре замолчав.
Рассказывать отцу про взрыв в офисе Арабского было нельзя. Не только из-за того, что он начнет волноваться и заставит меня уволиться с этой работы, которая мне, между прочим, даже нравится, а скорее по той причине, что это были его проблемы, меня не касающиеся никаким боком. Я просто оказалась случайным свидетелем, переквалифицировавшимся в пострадавшего, и больше его дела никак меня не должны были трогать. В конце концов, вор, которому я так не вовремя попалась под руку, не мог быть как-то связан с тем взрывом чисто в логическом смысле: потому что даже если предположить, что эти два случая касаются друг друга, всё равно во всём этом было слишком много случайностей для тщательно спланированного дела.