- Обычный он совершенно, - сказала девушка-байкер, отпивая из чашки чай, держа ее, словно бы кружку с пивом. - Я бы не сказала, что там прямо принц!
- Он темненький такой, да? - уточнила Валя. - Худенький?
- Да! А откуда ты знаешь? - вытаращила глаза Арина.
- Знала я мальчика в детстве, с именем Араик… Редкое ведь, мало кто в честь знаменитой куклы детей называет. Он его стеснялся и постоянно представлялся другими, не своими именами: то Джорджем, то Эндрю, то Майклом, то Антонио, то Серджио… У него и отца что-то типа этого звали.
- Ну, может, это и не тот самый… Этот уж больно быдло, и семейка у него быдловатая. Сомневаюсь, что ты с такими людьми пересекалась.
- Арин, а тот, кого я знала, как раз такой и был. Он Катьке уж больно нравился! Мы всё про него узнавали. Он сначала с беспризорниками бегал, ну, то есть с детьми, что из-за пожара отправились в приюты, а из приютов сбежали. И среди девчоночного населения он считался уж больно красивым! Все были в него влюблены. Ну, как влюблены? Не влюблены, конечно, ну детская симпатия просто.
- А что с ним потом стало? - тихо спросил Дима, вспоминая его слезы.
- Мы бегали, играли, как и все дети. Кто-то из нас подработку искал, кто-то дворничих дразнил, - Валя подмигнула Богдану, и любимый улыбнулся ей, - кто-то из приютов убегал, когда их туда возвращали. И некоторые дети из семей с нами дружили. И Араик тоже с нами дружил. То, что он, как вы говорите, из быдло-семейки, никто не знал. Первый раз от вас слышу, что он из такой семьи. Но вот, то, что он потом сам быдлом стал, это да, это нам всем известно было. Сначала Араик с нами играл, со всеми детьми: и семейными, и приютскими, и бездомными, а потом вдруг со шпановскими девчонками стал якшаться, хотя тем было шестнадцать-семнадцать лет, а ему только тринадцать исполнилось! Мы поняли, он им врал, что старше. А они верили. Ну, и не стали мы с ним никто дружить: чего навязываться?! Тем более, школу он сразу бросил. А беспризорниц всех задевало то, что они научили его, как подработку искать, а он сам стал везде потом искать ее, а они порою опаздывали. Но нравился он девчонкам, это да!
- Да не нравится он Стеше! - махнула рукой Арина. - Налейте-ка мне еще чаю.
- Давай, Ариш, - Дима взял чайник, что стоял на столе, и долил подруге, - Мне вот тоже не верится, что он ей нравится, но как-то обидно все равно.
- Спасибо, Димуль. Ну, обидно-то обидно. Понимаю. И мне тоже обидно, честно признаюсь, хотя ты знаешь, как я к тебе отношусь. Обидно, что эта Стеша так себя ведет. Но не думаю, что она влюблена в него.
- Почему? - спросил молчавший все это время Богдан. - Он прямо такой… Ну, - юноша покраснел, ему было неловко такое говорить, - никакой? Совсем, что ли, ужасно себя ведет?
- Я… в юношу, которого люблю до сих пор, влюбилась, когда нам было по пятнадцать. Конечно, ничего пошлого, но это была первая любовь, - уклончиво ответила Арина, а потом призадумалась, глубоко вздохнула, словно бы решаясь: - Ну, да, Богдаша, никакой! Да что там “никакой”?! Никакущий! Мало того, что внешне так себе, да и еще ведет себя, как гопник!
- Да уж, - прошептал Гадетсткй, - это слово, которое очень любит моя мама, его и характеризует?
Арина удивленно посмотрела на юношу и спросила, какое такое слово. Валентина с умилением улыбнулась, глядя на любимого, а потом объяснила подруге:
- “Быдло”. Ксения Ивановна так часто говорит про неприятных ей людей. Особенно про Римму, что сейчас на исправительных работах…
- Вот! - девушка-байкер махнула указательным пальцем. - Вот! Араика к ней надо! Во: - на сей раз показала большой палец, - пара будет!
- Обидно мне… - сказал Дима тихо. - Как можно было меня и ребенка променять на такого? Ну, ладно меня…! Мало ли, чем я ее не устраивал! Но малышечку…?!
- Мить, ты говоришь так, словно бы это ваш общий ребенок, - прервала его Арина, - и невеста, родив тебе, тебя бросила, оставив отцом-одиночкой… А ты ее вообще спросил, хочет ли она детей? Взял и почти удочерил, никого не спросив. Да, Стеша поступила, как свинья последняя, у меня вообще руки чесались дать ей в нос, еле себя сдержала, но… Димуль, - она накрыла его руку ладонью, - но отношения - это всегда двое, и решения принимать двоим, а ни одному, а другому - соглашаться. Эвелина - чудо, но согласна ли была Стеша на это чудо?
- Но ведь она зовет этого Араика “местной Эвелиной”…
В его голосе послышалось присутствие слез…
- Да, зовет. Но я и не снимаю с нее ответственности. То, как она поступила с тобой и Эвелиной, не характеризует ее с положительной стороны. Поднять руку на любимого юношу, потом - на слабого ребенка… Это подло! Но…все же, Дим, должен был ты с ней поговорить перед тем, как разрешать Эвелине звать себя папой.
- Но разве я мог ей запретить…? Это же малышечка…
- Конечно, мог. Папа - он всегда один. Их много быть не может. Не будешь же ты Илью Валерьяновича, например, папой звать! Надо было мягко, сказать: “Солнышко, я не папа! Я - дядя Дима. А папа - он один всегда, и тебя любит!”. Отношения - это всегда двое, нужно понимать это. Бабочка не летает с одним крылом, так, и в любви…
- Может, ты и права, Ариша, - грустно сказал Дима, но только для того, чтобы не расстраивать друзей, сам же он считал, что в кончине их со Стешей отношений виновата только она.
- Наверное, права. Но ты не расстраивайся, жизнь продолжается. У тебя есть дочка, чудесная дочка, как бы она у тебя не появилась, все равно делает тебя счастливым… А Стеша…
Но тут неожиданно открылась дверь, и на кухню вошла Лариса Степановна… Лицо ее казалось опухшим и мятым.
- О, ребят, привет! Я не помешаю… - она подошла к холодильнику и достала оттуда графин с молоком, а потом, чтобы не беспокоить сына и его друзей, вышла из кухни.
Валентина, Богдан и Ариша глазам не поверили - Димина мама с похмелья?!
Дима, конечно же, покраснел от стыда, и как бы невзначай обмолвился, что в санатории у матери на работе давно не чистили фильтры для воды, и она, бедняжка, отравилась. Друзья, которые не ожидали, что Лариса Степановна может выкинуть такой номер, уйдя в запой, поверили ему.
*
Илья Валерьянович услышал, что вернулся Богдан со своей девушкой, пошел их встречать.
- Валь, а ты чего с бантиком?!
- Ой! - девушка схватилась за голову и, правда, нащупала бантик.
Ее любимый и его отец рассмеялись, и она - тоже.
- Эта Эвелинка завязала, и я, забыв, ушла так домой! А я-то думаю: чего на меня все так смотрят?!
- Ну, ничего, - улыбнулся Илья Валерьянович. - Вы хотите есть? Ели что-нибудь? Идете ужинать. А я не буду - худеть пора.
- Что вы, Илья Валерьянович, вы красавец!
- Ох, Валюша! Спасибо за комплемент, я так и совсем раздуюсь от гордости. Кстати, Катя просила передать, что осталась ночевать в общежитии. Она звонила. Вы ей позвоните - пусть домой идет.
С этими словами Гадетский-старший пошел в холл, к камину, читать книгу, роман о любви, а Богдан и Валя, взявшись за руки, еще долго не могли поверить своему счастью: все наладилось, и теперь даже Илья Валерьянович не против их любви! Наверное, чудеса все-таки иногда случаются!
Глава 33
Рожки да ножки
Итак, с того самого дня, когда Арина и Митенька наведались в хачапурную, промчалась почти неделя, а произошедшее не выходило у юноши из головы.
Вечером, уложив дочку спать, Дима в слезах сидел в зале и кидал в камин журналы о Торжестве Бытавухи… То, что он увидел собственными глазами в ресторане, то, что сказала ему несколько дней назад Арина, не выходило у юноши из головы. Всё в мыслях путалось, гналось словно бы друг за другом, спорило, не давало ни на секунду успокоиться и подумать, все здраво взвесив. Любит ли Стеша своего “подкрылыша” или только жалеет? Ему казалось, что нет, а через несколько секунд начинало казаться по-другому. А, что, в конце концов, они похожи: он и этот Араик. Обе мамы любят выпить! Один повернут на гопницах, другой… А другой на чем повернут? Ага, а другого обвиняют в том, что он повернут на своем ребенке! Конечно же, Митенька все понимал: у него образование, у него порядочная семья, у него хватило мозгов и смелости, чтобы попытаться помочь брошенной на произвол девочке… Но сейчас, в эти минуты отчаяния и ревности, ему казалось, что…и ногтя этого Араика не стоит! Пламя в красивом камине в замковом стиле сжигало страницы из красивых журналов о красивой мечте, но это не утешало несчастного бывшего жениха.