Сергей прошелся мимо стен Новодевичьего монастыря, вышел на Лужнецкую набережную, вернулся и углубился в лабиринт Кадашевской слободы. И понял, это то, что он искал, подходящее место. Появились те самые бесфонарные, значит, неосвещенные и немощеные улочки, вдоль проезжей части выстроились двухэтажные домишки с проходными дворами. И чем дальше он двигался, тем местность казалось чужой, враждебной. Возле ворот на низких скамеечках сидели старухи, судачили между собой, грызли семечки и смотрели ему вслед. На закатном солнце грелись бродячие собаки.
В наступавших сумерках недалеко от белой гауптвахты у длинного забора, огораживавшего бывшие царские казармы, Сергей заприметил гулявшую под фонарем размалеванную стройную девицу в кацавейке. На вид ей было около двадцати пяти. Она явно желала, чтобы на нее обратили внимание. Он и обратил. Подошел, поздоровался и спросил, где можно тут купить выпивку. Вина или водки? Ну девка не удивилась, что ее об этом спросили. Сказала, что знает. Назвалась Марусей и пригласила его к себе в гости. У нее в хате есть хорошая настойка, смородиновый самогон. Очень качественный напиток. Мужики такой любят. Обещалась недорого взять, зато у нее к настойке есть закуска – картошка с селедкой.
На первый взгляд деваха была вполне симпатичной, разговорчивой. И Сергей почувствовал к ней расположение. Ему уже виделось, как легко завербует он эту гулящую девицу, и она за небольшие деньги станет помогать ему внедряться в район, подскажет, как выйти на бандитов. Девица запросила вроде недорого. За выпивку и картошку два червонца. Царских, конечно, а не эти бледные поганки «керенки».
Сергей замотал головой. Царских у него нет. Есть только «керенки» и мелочь. И вообще два царских червонца это слишком. Они уже не в ходу. Договорились на сорок «керенских». А потом, как сказала Маруся, когда он выпьет, то пусть не лезет. Она это не любит. От таких у нее есть кочережка, враз вмажет. Да и сумма маленькая. Он согласился. Девица повела нового клиента в свое жилище. Дом оказался именно таким, каким и представлял его себе Сергей, двухэтажным, с внутренним двором, со сквозными проходными воротами. Правда, когда он шел с девицей по двору, когда огибал непомерную лужу и приблизился к деревянной боковой лестнице, ведшей на чердак, смелости у него поубавилось: какой-то выпивший мужик стал мочиться прямо возле двери подъезда и потом так хлопнул дверью, что казалось, сорвет ее с петель, где-то открылось окно, и чья-то рожа плевалась и махала ему кулаком. На шатучей лестнице скрипели ступеньки. От их шагов разбежались кошки. Он все время прижимал левой рукой наган во внутреннем кармане пиджака. Готов был в любую минуту вытащить его и бабахнуть. Боялся, что его могут ударить по голове, столкнуть вниз. На чердаке было темно. Но все обошлось. Маруся открыла низкую, дощатую дверь. Сергею пришлось наклонить голову, чтобы войти. Маруся запалила свечи, указала ему на лежак или табурет. Стульями она не располагала. Возле слухового окна стоял буфет.
Сергей послушно сел на продавленный лежак, стал осматриваться. Она скинула свою кацавейку, сняла свитер, оказалась в пестром домашнем платье. Он присмотрелся, Маруся была в общем-то стройной девицей и довольно смазливой. Жаль, что гулящая, подумал он, а то можно было бы закрутить с ней роман. И она, заметив его довольный взгляд, пару раз покрутилась перед ним, отчего задрался подол ее платья, показались белые трусики: «Ну и как я тебе, люба или не люба»? – спросила она и подмигнула.
Он расстегнул ворот рубашки, перевел дух и только ответил: «Люба, люба». Не ожидал такого бесстыдства. Отвел глаза в сторону, взял бутылку, принесенную ей с самогоном, понюхал, вроде не отрава, и принялся разливать в стаканы теплую розовую жидкость. Маруся пожала плечами: мол, нравлюсь не нравлюсь, дело второе, главное, плати, и отошла к маленькой спиртовой плиточке, стоявшей на тумбочке, стала жарить картошку. Потом села рядом, улыбнулась. От нее исходил какой-то жар, от которого у него по спине покатились горячие капли пота, на лбу выступила испарина. Она, видимо, ждала, что теперь он обнимет ее, скажет ласковые слова. И полезет… А у него все в горле пересохло, он просто не знал, как себя с ней вести, что говорить. Конечно, ему хотелось обнять ее. Конечно, он мог бы прижаться к ее плечу, провести рукой по ее гладкой коленке… Но что-то сдерживало. Было в этой девице, в ее внешности, поведении нечто чужеродное, что отталкивало. Она гулящая, с каждым за деньги обнимается, потом падает на свой лежак.