— Санька! Братишка!.. Приехал! — опешив от радости, закричал Андрей и через мгновение сграбастал брата в охапку. — Какими судьбами?.. Тьфу ты. Что говорю, сам не знаю! Прие-е-ехал!
Деревенские заулыбались. Братья так сильно отличались друг от друга, что это было видно даже невооруженным глазом. Казалось, что в объятьях оказались свет со тьмой. Смуглый Санька с большими восточными глазами, тесаными выдающимися скулами и черными, как смоль, вьющимися волосами; яркий бесовский взгляд хулигана, порывистые движения, не сходящая с лица то ли улыбка, то ли ухмылка. И бледное, с покушением на мел, строгое лицо Андрея. Светло-русые коротко постриженные волосы, спокойный апатичный взгляд.
— Андрей, прости, пожалуйста, но можно тебя отвлечь. Разве христианской религии не противоречит поступок Радонежова? — спросила Заварова Наташа.
— Радонежского, — поправил Спасский.
— Да, конечно. Прости. Ведь он же на смерть благословлял наши дружины.
Андрей не ожидал такого вопроса. Отвечать первое, что взбредет в голову, было не в его духе. Отстранив брата, сказал:
— Я, знаешь, вот, что подумал. Радонежский поступил, на первый взгляд, неправильно, но если копнуть глубже, он же всего себя своим поступком за людей отдал. Он не желал смиренно смотреть на бесчинства татар по отношению к нашим людям. Мог бы спокойно сидеть в Лавре и душу свою беречь. Но нет. Он был другой. Понимаешь? Сергий знал, что за благословление на бой ему перед Богом придется держать ответ; и он решился, хотя ему было известно, что с благословением ли или без, русские все равно бы сражались. Он, может, всю жизнь потом мучился, грех за себя и за всех отмаливал.
— Ну, дает, — сказал Санька и полностью переключил внимание на свою персону.
Андрей отсел в сторонку, подложив руки под подбородок, и внимательно слушал брата, травившего солдатские байки.
— Вот это истории, — заметил Митька. — Не то, что у тебя, Спас.
— Говори за себя, — сказал Забелин.
— Он прав, — сказал Митька. — Мне пора.
— Да куда же ты, Андрюха, — крикнул Санька вдогонку, но, увидев, что тот не реагирует, быстро со всеми попрощался и побежал догонять брата.
Бабушка уже спала, когда ребята зашли в дом. Деда нигде не было видно, вероятно остался ночевать во времянке, там было попрохладней. Санька, улыбаясь, некоторое время разглядывал бабушку, потом стал озираться вокруг, предполагая натолкнуться хоть на какие-то перемены, но все, как в незапамятные времена счастливого детства и беззаботной юности, покоилось на своих местах. Тот же коричневый комод с позолоченными ручками, над ним старинные часы с кукушкой, письменный стол у окна, в углу под потолком икона Божьей Матери, на стене — ветхий ковер с оленем на переднем плане, вдоль печки провисшая веревка с сушившимися на ней носками. Все, как было.
Став взрослыми, мы часто убегаем воспоминаниями к безвозвратно ушедшему детству. Незначительные эпизоды, которым, будучи маленькими, мы не придавали особого значения, обретают новый смысл. Человек подчас все на свете готов отдать, чтобы окунуться в атмосферу какого-нибудь детского случая. Теперь, с высоты прожитых лет, он склонен пережить этот случай, восторгаясь каждой мелочью, умиляясь каждому слову, но прошлого вспять не воротишь, колесо времени продолжает неумолимый бег. Вспышки воспоминаний из детства, продираясь сквозь заросли суеты, мелочных дрязг и житейских забот, озаряют наше существование, наполняют его смыслом. У каждого в сердце хранится своя коротенькая история, которая становится своеобразным богатством, силой, заставляющей идти дальше, когда все мотивы к жизни исчерпаны.
Вот и Саньке сейчас почему-то вспомнился эпизод, когда они с Андрейкой (лет пять или шесть им было) похватали с куриного насеста яйца и стали запускать ими в деда. Тот, не долго думая, вооружился бичом и стал охаживать своих внуков, предусмотрительно забравшихся на крышу стаек. Санька, получая кнутом по босым ногам, сиганул в малину, а Андрей так и продолжал увертываться от ударов, пока дед не остыл.
— Андрей, ты спишь? — спросил Санька, приподнявшись на локте, чтобы рассмотреть брата из-за стоявшего посредине комнаты стола.
— Нет, — отозвался голос с другого конца.
— Я тоже не сплю… Давай поговорим. Ты на меня обиделся что ли?
— Да ты что. Нет, конечно.
— А что тебя тогда тревожит? Расскажи.
Андрей, услышав вопрос, соскочил с кровати и стал вышагивать по комнате:
— Не знаю, как тебе объяснить, Саня, как выразить, но такое ощущение внутри, что мне лет восемьдесят — не меньше. Тоска меня гложет, с жизнью справиться не могу. Я, знаешь, людей изменить хочу, а у меня не выходит.