— Наивный ты, — сказал Санька и хмыкнул. — Ишь чего удумал — людей менять.
— Нет, я не наивный вовсе. Я Ницше читал. Его выкладки в мозг въедаются. И я поверил ему, я его понял.
— Да хоть Анну Каренину. Мне б твои проблемы. По-моему, дак ты себя просто загоняешь, — сказал Санька.
— Господи, я его прочитал на свою голову, и мне теперь с этим лет шестьдесят еще жить.
На это траурное заявление Санька сладко зевнул и призвал брата ко сну.
***
Утром ребята были разбужены подъехавшими к дому машинами. Их родители решили отметить возвращение Саньки у бабушки, а та нарадоваться не могла, что, наконец, видит всю семью в сборе. Суетилась она невероятно, достала из погреба варенье, прибереженное для особых случаев. Для Андрейки — вишневое, смородиновое для Саньки. Зятьям вынула из кадки огурцы с помидорами. Дед с ехидством наблюдал за всеми приготовлениями. Вид у него был такой, будто он задолго знал о предстоящем семейном сборе, а потому к нему всецело готов, и его ничто не удивляет. Коварное равнодушие проступало на бородатом лице, но все прекрасно знали нрав неуживчивого старика, любимым занятием которого было набивать себе цену, даже в неподходящие для этого моменты. На самом деле он был очень рад увидеть у себя в гостях взрослых дочек, внуков, внучку и первую правнучку.
Стол накрыли во дворе, разлили водку по стопкам, стороной не обошли и молодых парней, которые с непривычки от такого "внимания" поначалу выпить отказывались, Андрей даже зарделся от смущения, но потом, воодушевленный примером брата, зараз опрокинувшего стопку, тоже выпил. Дед выбрал достойное по себе место во главе стола, от водки ему захорошело, маску высокомерия он с себя сбросил и сделался радушным услужливым хозяином.
Потекли неторопливые разговоры о житье-бытье. Перебивая друг друга, каждый свою тему навязать пытался. Антон Спасский — о бизнесе, Владимир Мирошниченко — о гололедице на зимних дорогах. Жены их в разговор не вступали, улыбались, да и только. По переменке они вылезали из-за стола, подливали окрошки, кому надо, уносили грязную посуду, а затем и вовсе уединились — посплетничать.
— Как, Сантер, жить намерен дальше? — обратился дед к внуку.
— Не знаю пока. От армейки отойду немного и на работу — шагом марш.
Дед кивнул головой в знак одобрения, пригладил рукой бороду, намахнул очередную стопку и обратился ко всем мужикам о наболевшем:
— Ну что товарищи? — Старик передернулся. — Или как это сейчас принято — господа. Как думаете, что с землицей то нашей родимой будет? Пыреем все поросло. Чай, не доведется мне звуки тракторов да комбайнов из горницы моей заслышать… А?
Антон поежился, крутанулся на табурете в сторону тестя. Играя желваками, сказал:
— Земле твоей пахаря не видать, отец.
— То-то и оно, что моей, а не вашей, паршивцы.
— Хакасы тут издревле скот пасли, а власть Советов, пропади она пропадом, свою земельную культуру навязала, — негодуя, продолжил Антон. — Здесь травы должны расти, а они и растут. На покосах выше роста человеческого. Сам видал. Пшеницы понасеили и чего добились. Удобрять надо было, но никто из вас об этом не думал.
— Ить шустрый какой. Возьмись, коли умный. Тра-а-авы. Ты ж торговлей решил заняться. Вся страна в торговлю ударилась, и ты за ней. Окорока импортные жрем, а под боком птицефабрика. Не так что ли?
— Так то оно так.
— Не о том вы говорите, — деревянным голосом сказал Владимир. — Я эти земли еще, учась в школе, пахать начал. Родит здесь земля, родит. Утверждаю!
— Родит, говоришь? А известно ли тебе о том, что сорок тысяч американских фермеров все Соединенные Штаты кормят? СССР этим похвастаться не мог. По-твоему, так действительно 25 центнеров с гектара урожай небывалый. 70 не хочешь? — сказал Антон.
Владимир угрюмо, как бык, замотал головой, тяжело встал и, выдохнув перегар в лицо Антона, ответил:
— Это пестициды все. Потому и нация жирная.
— Да-а-а, — протянул дед, — дундуки вы оба. Мне б годков двадцать скинуть, и я бы взялся. А молодежь что? Толка с нее нет, хотя кто его знает. Слыхали, бунтовали тут у нас? В газетах печатают.
Андрей подмигнул Саньке. Ему было приятно, что разговор зашел на эту тему, но вида не подал, только на окрошку сильнее налег.
Наевшись, Андрей встал из-за стола. Он очень хотел присоединиться к разговору старших, порывался вставить словечко несколько раз, но сделать это все-таки не решился. Сейчас он поймал себя на мысли, что не правы ни те и ни другие. Взрослые все прошлое поминают, а надо бы о будущем подумать, — как молодежь землей заинтересовать. Дед старой социалистической закваски, отцу вообще не пристало разговоры о сельском хозяйстве вести (не знает он его), а дядьке лишь бы похвастать.