Ломоносов и русская диалектология
Говоря о первых шагах нашей науки, мы должны обратиться к великому русскому ученому, Ломоносову. Исследователь, поражающий всех своей разносторонностью, Ломоносов по праву должен быть признан основоположником и первым нормализатором нашего современного литературного языка. Указывают иногда на Тредиаковского, деятельность которого началась раньше. Но именно Ломоносов наиболее верно угадал тенденции развития вновь формирующегося на живой национальной основе литературного языка. Если Пушкин должен быть поставлен в конце этого процесса как создатель русского литературного языка, то первое место в начале этого процесса по праву принадлежит Ломоносову.
Но Ломоносов был не только практическим нормализатором; он дал блестящие образцы нового литературного языка и не только в догматической форме изложил правила этого языка, но и обосновал их. Практика Ломоносова теснейшим образом связана с его теорией, она строится на определенной теоретической основе, и если он понимал, что́ надо делать, то он прекрасно понимал и почему это надо делать. И в связи с этим мы можем найти у Ломоносова много ценных и интересных замечаний не только по поводу литературного языка, но и по поводу говоров, поскольку литературный язык (в том случае, если в качестве литературного языка используется не мертвый и не чужой язык) строится на основе одного из живых говоров, а следовательно, необходимо определить, на основе какого именно говора этот язык строится и каковы отношения этого говора к другим говорам.
Основным лингвистическим трудом Ломоносова является, как известно, „Российская грамматика“ — сочинение главным образом практического, нормативного характера, но содержащее много весьма интересных теоретических замечаний и обобщений. Кроме „Российской грамматики“, до нас дошло много любопытных замечаний Ломоносова в других его сочинениях; немало также черновых набросков, исследований, незаконченных и при жизни Ломоносова не опубликованных. Рукописи Ломоносова, относящиеся к лингвистическим вопросам, были напечатаны в примечаниях к IV тому академического издания его сочинений (под ред. академика И. И. Сухомлинова), а частью еще раньше — в приложении к книге Будиловича[1]. Цель настоящей заметки — извлечь из сочинений Ломоносова, как законченных, так и не законченных, материалы, относящиеся к изучению русских говоров. Этого вопроса касался в свое время Будилович, но недостаточно обстоятельно[2].
Основной лингвистический материал, помимо „Российской грамматики“, содержит незаконченное сочинение „О сходстве и пременении языков“ (Рукопись Акад. Наук №112, опублик. в примеч. к IV тому Собр. соч.). Это весьма обширное задуманное Ломоносовым исследование относится, повидимому, к 50‑м годам XVIII в. В бумагах Ломоносова имеется записка, нечто вроде отчета о том, что́ он делал в течение ряда лет, и там между прочим сказано: „В 1755 году… сочинил Письмо о сходстве и переменах языков“[3]. Я не буду говорить сейчас в полном объеме о содержании этого замечательного во многих отношениях сочинения, о котором можно только пожалеть, что оно не было доведено до конца. Скажу лишь, что многими высказанными там мыслями оно предвосхищало те положения, которые стали достоянием западного языкознания только в XIX в. В „Письме…“ определены отношения русского языка к другим языкам индоевропейской системы (конечно, только к европейской ее части, так как с санскритом Ломоносов знаком не был), а именно — к греческому, латинскому и немецкому; там же определены отношения русского языка к другим славянским языкам, причем отмечена бо́льшая близость русского языка к южнославянским (Ломоносов называет их „задунайскими“), чем к польскому; имеются даже указания на особо близкие отношения славянских языков к балтийским („Польский и российский язык коль давно разделились! Подумай же, когда курляндский! Подумай же когда латинский, греческий, немецкий, российский! О глубокая древность!“ Под курляндским языком Ломоносов, повидимому, понимает латышский, а может быть, и литовский язык).
Различие славянских языков Ломоносов устанавливает не только для своего времени, но и для древних эпох. Он обращает внимание на то, что „речи в Российских летописях находящиеся разнятся от древнего Моравского языка, на который переведено прежде Священное писание. Ибо тогда Российский диалект был другой, как видно из древних речений в Несторе, каковы находятся в договорах первых Российских князей с царями Греческими. Тому же подобны законы Ярославовы, Правда Русская называемые, также прочие исторические книги, в которых употребительные речи в Библии и в других церковных книгах по большей части не находятся“ и т. д.[4]