Если во “всепокорнейшем ответе” Ломоносов еще нападает на Миллера (которому, дескать, давно пора было подготовить себе русского ученика, а не приглашать неведомого студента из Германии), то в бумагах, написанных осенью, он упоминает об историографе подчеркнуто миролюбиво и уважительно. Два стареющих ученых после многих лет вражды помирились и чуть ли не подружились снова на почве борьбы с молодым талантливым карьеристом. Оба они искали выход на императрицу, чтобы пожаловаться на Шлёцера. В эти месяцы Ломоносов написал послание-панегирик Орлову, а Миллер (первый случай в практике!) немедленно напечатал его в “Ежемесячных сочинениях”. Но мнение Теплова, Олсуфьева и Козлова, очень довольных Шлёцером-учителем, перевесило. Главное же – Екатерина была человеком нового поколения. Она знала цену и Ломоносову, и Миллеру, но понимала, что историческая правота в этом конфликте за Шлёцером, что будущее – за ним.
29 декабря, под Новый год, Шлёцера ожидало радостное известие: он получил звание ординарного профессора с 860 рублями жалованья. Ему был предоставлен трехмесячный отпуск с сохранением содержания. Более того: его труды освобождались от рассмотрения Академическим собранием и могли печататься с личного одобрения императрицы. Такую же точно милость оказал впоследствии Пушкину Николай I: но одно дело, когда государь берет на себя функции цензора, и совсем другое – когда его благоволение заменяет научную экспертизу. При этом академия обязана была предоставлять молодому историку любые книги и манускрипты по первому его требованию.
Разумеется, Шлёцер через два года уехал в Гёттинген. Разумеется, ко второй, популяризаторской части своего плана он так и не приступил. И все же расчет Екатерины оказался верен. Уже первые труды Шлёцера, появившиеся на его родине, – “Изображение российской истории” (1769), “Представление всеобщей истории” (1772) содержали новый для Запада взгляд на прошлое и настоящее нашей страны. Русские были включены в число великих народов – распространителей цивилизации. Получив некогда эстафету от норманнов и Византии, “Россия победоносная”, “Россия цветущая” (пришедшая на смену “России разделенной” и “России утесненной”) несет ее дальше – в глубь Азии.
Если эти концепции, как и концепции Ломоносова, все-таки принадлежат своему веку, то выдающаяся роль Шлёцера – издателя и комментатора адекватного текста “Повести временных лет” и других летописей, автора монографии “Нестор” (1802) – не подлежит никакому сомнению. Как писал С. М. Соловьев, “заслуга Шлёцера состоит не в установлении верных взглядов на явления всемирной истории, его заслуга состоит в том, что он ввел строгую критику, научное исследование частностей, указал на необходимость полного, подробного изучения вспомогательных наук для истории; благодаря Шлёцеровой методе наука стала на твердых основаниях, ибо он предпослал изучению исторической физиологии занятие историческою анатомией”.
И для всего этого не нужно было ни родиться “природным россиянином”, ни “связать себя на всю жизнь”, не нужна была даже особая любовь к России (любил Шлёцер, похоже, только себя самого). Достаточно было таланта, трудолюбия и знаний. Для Ломоносова и Миллера, таких разных, наука была формой служения Российской империи, ее обустройству и защите. Это служение, почти солдатское, требовало от человека немалых жертв и продолжалось, в той или иной форме, всю жизнь. Честолюбивые, суровые со своими подчиненными, они были и к себе суровы. Но время таких могучих и цельных личностей уходило. Цивилизационный скачок был, в общем, завершен. Для дальнейшего обустройства России нужны были другие люди: просвещенные и независимые специалисты, все равно – русские или иностранцы.
Таково было первое поражение умирающего Ломоносова – в схватке со временем. В это же время он бросил вызов другому могучему врагу – пространству, и тоже потерпел поражение; но об этом узнать ему уже не довелось.
20 сентября 1763 года Ломоносов закончил работу, которую он не предполагал публиковать и оглашать на заседании академии. Труд этот – “Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию” – был посвящен девятилетнему цесаревичу, почетному генерал-адмиралу, главе Адмиралтейств-коллегии, и должен был стать обоснованием нового грандиозного и секретного проекта.