Но в большинстве текстов XVIII – начала XIX века “основатель русской поэзии” по-прежнему выступает на котурнах. Бытовые детали и житейские “анекдоты” заинтересовали исследователей лишь спустя полвека с лишним после смерти Михайлы Васильевича, когда уже мало кто мог его вспомнить. Биографы повторяли чьи-то слова, воспроизводили “предания”. В том числе и такое: “Сказывают, что Ломоносов любил разгорячать воображение свое и ум крепкими напитками”. Об этом впервые написал в 1822 году историк В. М. Перевощиков. После этого в течение всего XIX века эта тема (ставшая в советское время табу) увлеченно обсуждалась. В качестве курьеза можно вспомнить строки из стихотворения поэта Евгения Милькеева “Русское вино”, напечатанного в 1842 году (этот “гимн сивухе” вызвал, между прочим, негодование Белинского):
Жизнь Ломоносова стала в эту эпоху предметом не только поэтического осмысления, но и прозы, и драматургии. Первым опытом стала, вероятно, незамысловатая комедия кн. Александра Шаховского “Рекрут-стихотворец” (1815). Сюжет ее таков: некая Роза не может выйти замуж за своего любимого Михеля, потому что ее держит взаперти отчим-трактирщик. Михель отправляется в столичный город на поиски справедливости и по дороге встречает “молодого русского стихотворца, который учился в Марбурге”. По ходу дела “гусарский вахмистр Трумф” обманом заставляет “молодого русского стихотворца” вступить в прусскую службу. Михель устраивает ему побег, а в благодарность “русский стихотворец”, тоскующий по своей оставленной в Марбурге Лизхен, помогает ему соединиться с Розой.
Гораздо интереснее биографический роман Ксенофонта Полевого “Михаил Васильевич Ломоносов” (1836), переиздававшийся до конца XIX века. В этом романе выражено то, что знали и думали о Ломоносове люди эпохи романтизма. Стихи Ломоносова они уже почти не ценили: “несчастная половина XVIII века ‹…›, когда Вольтер был Аполлоном ‹…›, когда верили, что поэзии можно учиться”, была для поклонников безотчетного вдохновения временем для поэзии убийственным; на взгляд Полевого, Ломоносов был скорее поэтом в своем ученом творчестве, чем в одах. Что касается фактов, то, хотя Полевой явно собирал материал для своей книги, читал уже опубликованные к тому времени документы, его представления довольно наивны, а художественный вымысел беспомощен. Например, описывается, как в Марбурге Ломоносова совращают и вовлекают в кутежи злые бурши Клугеман и Шпрингнагель. Добродетельный Виноградов уговаривает друга пойти домой, Ломоносов не слушает его и после горько раскаивается. И, разумеется, Тредиаковский (как и в примерно тогда же написанном “Ледяном доме” Лажечникова) изображен воплощением подлости и бездарности.
Один эпизод особенно привлекает внимание: это – изображение ссоры Ломоносова и Миллера из-за “Происхождения народа и имени российского”. Мы помним, как обстояло дело в действительности; а вот как изображает его Полевой: Ломоносов хотел произнести панегирик императрице на торжественном заседании академии. Но канцелярия предпочла Миллера, который задумал речь о скандинавском происхождении Рюрика и варягов. Ломоносов написал на Миллера донос, и его речь была уничтожена. Таким образом, Полевой приписывает Ломоносову подлый поступок, которого тот не совершал (если, конечно, не считать мнение, высказанное в ходе открытой научной дискуссии, доносом), чтобы затем многословно оправдывать его “нравственное падение”: “Чувство ненависти к иностранцам, безотчетное и даже извинительное в то время, увлекло его дальше границ чести”.
Еще в конце XVIII века стихи Ломоносова прочно вошли в школьную программу. Как все хрестоматийные стихотворения, они становились предметом пародий и перелицовок. Из произведений Ломоносова чаще всего везло в этом смысле “Оде, выбранной из Иова”. К примеру, Сергей Марин, поэт и офицер Семеновского полка, в своей пародии на ломоносовскую оду высмеивал императора Павла I, который, как и его отец, был суров к гвардейцам: