В 1860-е годы труды и публикации А. А. Куника, П. П. Пекарского, П. С. Билярского, В. И. Ламанского, С. М. Соловьева позволили восстановить полную картину официальной, служебной жизни Ломоносова. Биография, написанная Пекарским и включенная во второй том его «Истории Академии наук в Петербурге», неизмеримо возвышалась по полноте и точности над всем, написанным прежде, да и поныне не утратила значения.
Белым пятном оставались, однако, труды Ломоносова-естествоиспытателя. Первыми, кто занялся их анализом, были астроном Д. М. Перевощиков (брат помянутого В. М. Перевощикова), врач и востоковед Г. И. Спасский и известный историк науки Н. А. Любимов, автор книги «Ломоносов как физик» (1855). Выводы их были сдержанны: Михаил Ломоносов интересен как участник научных дискуссий своего времени, как человек, умевший понимать актуальные вопросы естествознания и правильно их формулировать — не более того. Однако в конце века этот взгляд был скорректирован, так как некоторые теории Ломоносова, которые казались неверными и устаревшими (например, о кинетических причинах теплоты или волновой природе света), неожиданно приобрели актуальность. Научное наследие Ломоносова было заново просмотрено и оценено В. И. Вернадским и особенно Б. Н. Меншуткиным. Вернадский в «Очерках по истории естествознания в России в XVIII столетии» (1915) так определяет значение Ломоносова: «Мы видим в нем предшественника современной химии, одного из немногих лиц, в руках которых были в то время точные приемы геологической мысли, первоклассного физика… проникавшего далеко в глубь научной мысли последующих поколений». В 1930-е годы благодаря трудам П. Н. Беркова и Г. А. Гуковского была заново изучена и поставлена в более полный исторический контекст поэзия Ломоносова, изучены в деталях его взаимоотношения с Сумароковым и Тредиаковским. О том, что и стихи, и личность его были в ту пору актуальными и живыми для думающих и чувствующих людей, лучше всего свидетельствует стихотворение замечательного русского поэта Сергея Петрова «Похвальное слово Ломоносову», написанное в 1934 году, в молодости, в сибирской ссылке, — его начальные строки стали эпиграфом к этой книге. Вот еще несколько строф:
Позднее, в послевоенные годы, Михайло Васильевич был во многом превращен в икону, в своего рода Ленина — Сталина русской науки, лишенного человеческих слабостей и правого в любом споре с любым оппонентом. В общем-то канонизация Ломоносова именно в эту эпоху — явление закономерное. Более того, канонизация эта имела большие положительные последствия: перечислять ломоносоведческие труды, появившиеся после 1945 года, можно бесконечно. Но огромный фактический материал, собранный исследователями, однобоко и тенденциозно интерпретировался. С годами, конечно, картина несколько смягчалась. Научные и литературные противники Михайлы Васильевича уже не обязательно объявлялись «врагами России» или «бездарностями». Но, скажем, Шумахер и Тауберт, люди со множеством недостатков, но имеющие свои заслуги перед русской культурой, демонизируются даже в книгах начала 1990-х годов.