— Бежим!
И помчался как подорванный. А я стою. Не то чтобы меня от храбрости расперло, просто я на парней посмотрел и понял, что не убежать мне никуда.
Биту бросил, сказал:
— Это мне, наверное, не пригодится? Да, парни?
Главный слегка улыбнулся. Я спросил:
— Вы кто? «Нация ислама»?
«Нацию ислама» я с тюряги знаю, и, самое главное, знаю, что с ними не стоит выделываться.
Мой последний вопрос был:
— Больно будет, да?
Первый удар разбил всмятку мой нос. Били меня
грязно
со знанием дела
жестоко.
И самое главное, тихо. Ни слова не произнесли, пока меня обрабатывали. Настоящие профи. Закончили и без звука промаршировали наружу. Я хотел крикнуть: «Это всё, что вы можете?!»
Но рот не раскрывался. Двое вернулись, выволокли меня и бросили в мусорку. На некоторое время я отключился. В конце концов выбрался оттуда, упал на землю. Дохромал до полицейского участка и опять вырубился. Пока «скорая» ехала, кто-то украл мои часы.
Очнулся в больнице Святого Фомы, надо мной стоит доктор Пател.
Покачал головой, говорит:
— Какую захватывающую жизнь вы ведете, ребята.
О господи, мне было совсем кисло. Все тело болело. Я спрашиваю:
— Что, совсем плохо?
— Нос разбит. Я полагаю, об этом вы знаете.
Я кивнул. Зря, конечно: больно было ужасно. Доктор продолжил:
— Ничего больше не сломано, но вы весь как один большой синяк. Похоже, тот, кто вами занимался, хорошо знал, что делал. Побольнее и чтобы не очень навредить.
Я попросил его взять мои шмотки, поискать адрес могилы Джои. Он нашел. Я спросил:
— Можете об этом позаботиться?
— Да, конечно.
— Когда меня выпишут?
— Вам нужно отдохнуть.
Договорились, что я уйду утром; доктор накачал меня обезболивающими, дал с собой на несколько дней. Пока я там валялся, мне пришло в голову, что Джои, может быть, еще здесь. И я ему по-прежнему компанию составляю. Хотя совсем не так я себе это представлял.
~~~
ВЕЧЕРОМ В ВОСКРЕСЕНЬЕ ехал до дома на частнике. Попросил водилу:
— Можешь купить бутылку ирландского виски?
Подумал, что сам выйти из машины еще смогу.
Но вот залезть обратно — вряд ли.
Он кивнул. Я ему бабки даю, он говорит:
— Тебя что, автобусом переехало?
— Ага, черным.
— Это хреново. Вискарь какой-нибудь особенный?
— «Блэк Буш».
— Хороший выбор.
Он за секунду смотался, протягивает бутылку, говорит:
— Налей горячую ванну, и «Рэдокса»[17] туда.
— Да, спасибо.
Дома я передвигался, как инвалид, проглотил несколько таблеток обезболивающего.
Доктор Пател предупреждал: «Не принимайте их вместе с алкоголем».
Ага, щас. Открыл бутылку, глотнул хорошенько. Ох-хо-хонюшки, прям как будто осел лягнул. Очень норовистый осел. Включил радио. Трейси Чепмен, «Прости». Настроил. Открыл кран в ванной, пустил кипяток. Отхлебнул еще немного «Буша».
Час спустя я блестел от ванны и выпивки, боли совсем не чувствовал.
Нашел шерстяной банный халат, завернулся в него. На халате была монограмма, но я не разглядел букв. Позвонили в дверь. Я прошаркал, открыл.
Стоит Нортон, голову повесил, говорит:
— Господи, что они с тобой сделали?
— Все самое худшее.
Он посмотрел на банный халат, ничего не сказал, потом спросил:
— Войти можно?
— Почему нет?
Глянул на почти пустую бутылку:
— Расслабляешься?
Я проигнорировал вопрос, зашел, плюхнулся на софу. Сказал:
— Там в холодильнике пиво есть.
— Да, хлебну немного.
Открыл банку, сел напротив меня, говорит:
— Извини, Митч. Я думал, ты за мной подорвешь.
— А я не подорвал.
Он попытался возмутиться:
— А я тебе разве не сказал? Не говорил, что ли, если круто будет, сваливай?
— Я, наверное, забыл.
Он сделал большой глоток, посмотрел на меня:
— Не беспокойся, Митч, мы их сделаем, да?
Я совсем расклеился — и сердиться не мог. Оставим на потом. Он бросил на стол толстую пачку денег, сказал:
— Самое малое, что я могу заплатить, о'кей, старина?
— О'кей.
Пытаясь выглядеть дружелюбным, полюбопытствовал:
— А что за работу ты нашел?
Я ему все рассказал, даже как дворецкий толстяка отделал. Он говорит:
— Старуха?.. Так ты ее греть, что ли, будешь?
— Не пори чушь.
— Расскажи мне еще раз о «Серебряном призраке».
Черт бы побрал эту выпивку, но я рассказал, и, наверное, рассказал слишком много. Надо было видеть, как у него глаза загорелись. Но, как я уже сказал, я тогда вообще ничего не замечал. Он говорит: