Только моя собака любит меня.
Я думаю, мне было бы понятнее, если бы я знал, кто такой Ишервуд.
Или чем он занимался.
Я лег на кровать и подумал об Эшлинг. Я на самом деле должен ей позвонить. Затем я прокрутил в памяти ограбление и момент, когда тот идиот схватил меня сзади. В ту секунду я чуть не нажал на курок.
Надо признаться, я был на взводе. Я завелся. Оставалось уповать на то, что новый срок мне получить не хотелось.
Незаметно подкрался сон — и прервал мои недодуманные мысли.
~~~
КОГДА Я ПРОСНУЛСЯ, был поздний вечер. У меня было ощущение, что должно случиться что-то плохое. Я сварил кофе, решил посмотреть на всё с другой стороны. Свернул сигаретку, выкурил, сидя на кровати. Вкус у нее был такой же старый, каким я начинал себя чувствовать. Принял душ, надел хрустящую белую рубашку, потертые джинсы. Посмотрелся в зеркало. Прямо Джордж Майкл перед инцидентом в туалете.
Зазвонил телефон. Актриса. Сказала:
— Я скучала по тебе, Митч.
— Ну я вернулся.
— У меня для тебя особый сюрприз.
— Выбираю, что по этому случаю надеть.
— Что, прости?
— Я иду к тебе.
— Ты не будешь разочарован.
В кружке оставался кофе, где-то на дюйм, я нашарил бутылку скотча, налил еще на дюйм. Подровнял баланс. Быстро выпил. Захотелось повторить, но я не стал.
Лилиан ждала в гостиной. Кто-то здесь провел приличную работу. Вся мебель была собрана в дальнем углу. Ковры скатаны. Пол доведен до зеркального блеска. В центре устроена небольшая сцена, которую освещал прожектор. Я подумал: «О, черт!»
Напротив сцены стоял одинокий стул. За ним — стол с кучей выпивки. Я сел, проверил бутылки, нашел «Джонни Уокер». Налил от чистого сердца. Виски мне точно понадобится.
Заиграла классическая музыка, свет погас.
На сцене появился Джордан, в черном костюме, с бабочкой. Произнес нараспев:
— С особым удовольствием я объявляю о возвращении Лилиан Палмер. Сегодня вечером она прочитает вам небольшой отрывок из Дэвида Герберта Лоуренса. Его Плач о навсегда потерянной Англии.
Я сам уже начинал чувствовать себя навсегда потерянным. Глотнул скотча. Джордан поклонился и свалил. Если он ждал аплодисментов, пусть ждет дальше.
Аплодисментов не последовало.
Появилась она. Одетая во что-то вроде тонкого сари. Я четко видел ее буфера. Склонила голову. Медленно начала:
— И это Англия, о мой Бог, она разбивает мне сердце. О эта Англия, о эти стрельчатые окна, вязы, о это прошлое — великое прошлое, разрушающееся не от силы наливающихся соком бутонов, но от гнета иссушенных листьев. О нет, я этого не вынесу. И суровая зима ожидает нас, когда все видения исчезнут и все воспоминания умрут. Я не вынесу этого, о мое прошлое, исчезающий, гибнущий, ускользающий берег — такой величественный и такой необъятный.
Я выключился. И даже как будто немного вздремнул. Бутыль «Джонни Уокера» стремительно пустела. Наконец представление закончилось. Я встал, пошатываясь, и крикнул:
Bravo
Magnifique
Эй, красные, вперед!
Следующее, что я помню: я на сцене, срываю с Лилиан одежду. Это было
потно
громко
яростно.
Смутно помню, как она впилась зубами в мою шею и как я зарычал:
— Ты гребаная вампирша!
Когда все кончилось, я лежал на спине и пытался вздохнуть. Она сказала:
— Могу ли я сделать вывод, что тебе понравилось мое исполнение?
Которое из двух?
Я свернулся калачиком и вырубился.
Кто-то тряс меня, и я пытался его оттолкнуть.
Наконец я сел. Надо мной стоял Джордан; он сказал:
— Тебе нужно кое на что взглянуть.
— Сейчас?
Попытался рассмотреть, который час. Это стоило больших усилий.
Три сорок пять.
— Господи, — простонал я, — это не может подождать?
— Это абсолютно необходимо. Я жду тебя на кухне.
Я тряхнул головой. Зря я это сделал. Она просто завопила от боли. Не говоря уже о бурлящем желудке. Джордан подошел к двери, сказал:
— И неплохо бы вам одеться.
Разламываясь от боли, я натянул джинсы и измятую белую рубашку. Потом меня вырвало.
Джордан держал фонарь и смотрел на меня. Кивнул и пошел вперед. Стояла беспросветная черная ночь. Джордан прошел по газону и остановился у вяза. Подождал, когда я подойду. Сказал:
— Ты готов?
— К чему?
Он направил яркий луч света на ветви. На толстом суке висел Билли Нортон. На месте паха чернела громадная дыра. Я пробормотал: