И так разрыдался, что даже не осознал чужого присутствия.
Это был лишь небольшой римский отряд с центурионом во главе, явившийся собрать оружие. При виде одинокой фигурки они направились к ней.
– Крыса, – с отвращением заметил один легионер.
Солдаты были всего в двадцати шагах, когда мальчик, услышав бряцание амуниции, повернулся и с ужасом воззрился на них.
Римские воины. Вечернее солнце горело на их нагрудных пластинах. Они собирались убить его. Или как минимум взять в плен. Он заполошно огляделся. Бежать было некуда, лишь река позади. Рвануть туда? Попробовать уплыть? Его схватят еще на берегу. Сеговакс глянул вниз. Отцовский меч лежал, где выпал. Он нагнулся, подобрал его и обратился лицом к приближавшемуся центуриону.
Если хочет убить, подумал он, то я хоть сражусь.
Меч был тяжел, но Сеговакс держал его крепко; юное лицо исполнилось сосредоточенной решимости. Центурион, чуть хмурясь на ходу, приказал ему знаком бросить оружие. Сеговакс помотал головой. Центурион уже был совсем близко. Римлянин невозмутимо извлек собственный короткий меч. Глаза Сеговакса расширились. Он приготовился биться, едва ли понимая, что делать. И тут центурион нанес удар.
Тот был настолько стремителен, что мальчик почти ничего не увидел. Звякнул металл, и, к изумлению Сеговакса, отцовский меч упорхнул из руки и уже снова покоился на земле, тогда как кисть его, могло показаться, отделилась от запястья. Лицо центуриона оставалось спокойным. Он сделал очередной шаг.
«Убьет, – подумал мальчик. – В конце концов, я погибну рядом с отцом». Сейчас, однако, в виду распростертого серого тела, такая смерть потеряла всякую привлекательность. «Ну и пусть, хотя бы умру в сражении». И он опять потянулся за мечом.
Но, к своему ужасу, едва смог его поднять. Запястье болело так сильно, что понадобились обе руки. Дико взмахнув мечом, он почти не осознавал, что центурион бесстрастно наблюдает за ним. Он размахнулся снова и рубанул пустоту. А затем услышал смех.
Он так сосредоточился на центурионе, что не заметил прибытия всадников. Их было полдюжины, и они с интересом глазели на развернувшуюся сценку. В центре высился человек с голым черепом и жестким умным лицом. Это он рассмеялся. Затем что-то сказал центуриону, и все вокруг тоже расхохотались.
Сеговакс побагровел. Человек говорил по-латыни, и мальчик не понял ни слова. Небось, какая-нибудь грубая шутка. Несомненно, они приготовились поглазеть на его смерть. С неимоверным усилием он вновь замахнулся отцовским мечом.
Но центурион, к его удивлению, вложил свой меч в ножны. Римляне собрались уходить. Они покидали его, оставив в одиночестве у тела отца.
Сеговакс действительно изумился бы, пойми он только что сказанное Юлием Цезарем.
– О, се храбрый юный кельт! Он не сдается. Так оставь его, центурион, пока он не перебил нас!
Сеговакс увидел, что отцовская туника скреплена брошью Кассивелауна. Мальчик благоговейно забрал ее вместе с мечом и задержался лишь для того, чтобы бросить прощальный взгляд на лицо отца.
После битвы на реке прошли месяцы, но Цезарь не овладел Британским островом. Намеревался ли он оккупировать его тогда, так и осталось неизвестным, а сам он был слишком лукав, чтобы откровенничать на сей счет.
Местным вождям пришлось заплатить изрядную дань и предоставить заложников. Цезарь объявил о блестящем успехе. К осени, однако, вернулся с войсками в Галлию, где назревали неприятности. Осознав, очевидно, что его аппетиты простерлись слишком далеко, Цезарь решил сперва укрепить свою власть на континенте, а с островом разобраться позднее. Тем временем жизнь здесь пришла, по крайней мере, в какое-то подобие нормы.
Следующей весной ни Цезарь, ни какие другие римляне не явились вовсе, хоть этого наполовину и ждали. Так же миновало и лето.
За исключением одного случая. Ибо в один летний день того года селяне увидели спозаранку странное зрелище. С приливом по реке поднимался корабль, не похожий ни на один из известных ранее.
Он был не слишком велик, хотя и показался селянам крупным. Приплюснутое парусное судно футов восьмидесяти в длину, с высокой кормой, низким носом и мачтой посередине с большим квадратным парусом из холстины, оснащенном кольцами, через которые аккуратно тянулись гитовы. На меньшей мачте, нависавшей над баком, стоял дополнительный парус – маленький, треугольный. Борта были гладкие, из досок, приколоченных к остову железными гвоздями. Рулей два вместо одного – по обе стороны кормы.
Короче говоря, то было типичное торговое судно античного мира. Его смуглые матросы и богатый римлянин-судовладелец зашли в реку из чистого любопытства.