Не успел он скрыться в переулке, как солдаты выломали дверь и ворвались в дом, где обнаружили Секста-плотника, якобы только что пробудившегося от дневного сна и потрясенно на них взиравшего. И никаких фальшивок не было и в помине. Но центурион не обманулся и направился в заднюю часть дома.
Тут-то Юлий и совершил опасную оплошность. Юноша отбежал ярдов на сто, когда услышал утробный рев. Он оглянулся и увидел здоровяка-центуриона, который, невзирая на тучность, проворно взгромоздился на стену и озирал окрестности. Заметив улепетывавшего парня, он крикнул. Теперь Юлию, когда он обернулся, было видно, как центурион направляет невидимых пока легионеров:
– Вот он! Туда! Бегом!
Лицо центуриона, изуродованное шрамом, который Юлий различал со всей ясностью, нагнало еще больше страху. Молодой человек вихрем помчался прочь.
Оторваться от легионеров в проулках оказалось нетрудно. Даже с грузом он оказался быстрее. Лишь позднее, шагая по пустынной улице, юноша задался вопросом: зачем же было оборачиваться? «Если я его видел, – пробормотал Юлий, – то и он меня рассмотрел». Белая прядь служила отличной приметой. Когда он оглянулся, центурион созывал легионеров, но после смотрел беглецу вслед.
– Итак, остается понять, – печально произнес Юлий, – как много он увидел.
Мартина стояла у южного конца моста. Летний день катился к закату. Яркие блики от белых домов раскинувшегося напротив города сошли на нет, оставив по себе лишь приятное глазу свечение. На западе по-над янтарным горизонтом собрались пурпурные облака. Легкий ветер обдувал ей щеку.
В руке она держала письмо. Мальчик принес. Дорогая бумага. Почерк аккуратен настолько, насколько это далось Юлию. Писано по-латыни. Мартина призналась себе, что взволнована.
Не то чтобы переписка была редкостью – даже в низких сословиях. В римском граде Лондиниуме грамотность была нормой. Хотя говорили обычно по-кельтски, большинство горожан знали латынь и умели писать. Купцы составляли договоры, лавочники метили товары, слуги получали письменные распоряжения, а стены были покрыты латинскими надписями. Но все-таки это своего рода любовное послание, и Мартина ощутила легкую дрожь, перечитав его.
Если придешь к мосту завтра, во время игр, у меня будет для тебя подарок.
Думаю о тебе днем и ночью. Ю.
Пусть он не подписался полным именем – разумная предосторожность на случай, если бы письмо заблудилось, – она знала автора. Юный боец. Мартина задумчиво кивнула, гадая: как же быть?
Минуты шли. Вид города бодрил; тот утопал в вечернем свете со всеми красными черепичными крышами, светлыми стенами и каменными колоннами. Откуда же печаль? Возможно, дело было в мосте. Искусное творение римских строителей – крепко слаженное из дерева, покоившееся на высоких сваях – простерлось над рекой на две трети мили. Сейчас, когда закат уподобил воды красному вину, длинный и темный мост напомнил Мартине о ее невеселом жизненном странствии. Ибо она оказалась одна-одинешенька в мире, когда встретила в Галлии морехода. Ее родители умерли; он предложил ей новую жизнь, кров и защиту. Девушка была признательна и в известном смысле сохранила к нему добрые чувства.
Как горд был муж, когда показывал ей город! Ее особенно восхитила длинная череда пристаней у реки. «Все сплошь дубовые, – сообщил он. – В Британии столько дубов, что от каждого дерева берут только здоровый ствол, а остальное выбрасывают». Они прошли по широкой улице от моста до форума. Девушка сочла площадь внушительной, но искренне поразилась одному огромному зданию, тянувшемуся по всему северному краю. То была базилика – средоточие канцелярий, где собирались городской совет и судьи. Пока Мартина благоговейно взирала на пятисотфутовый неф, муж сообщил: «Крупнейший на севере». Там было на что взглянуть: дворы и фонтаны губернаторского особняка, несколько общественных бань, множество храмов и колоссальный амфитеатр. Ощущение сопричастности этому метрополису было пронзительным. «Рим называют Вечным городом, – заметил моряк, – но и Лондиниум является частью Рима».
И девушка, хотя не могла этого выразить, приобрела понимание того, что значит быть частью великой культуры. Античная культура Греции и Рима, собственно говоря, и являлась миром – от Африки до Британии. В общественных местах фронтоны и арки, колонны и купола, колоннады и площади Рима обладали пропорцией, несли в себе объем и массу, пространство и порядок, внушавшие глубокое удовлетворение. Частные дома, роспись, мозаики и сложная система центрального отопления создавали уют и навевали покой. В мирной тени ее храмов безупречная геометрия камня соединялась с внутренней тайной святилищ. В Риме веками сочетались познанное и потаенное. Формам, им созданным, суждено было отзываться по миру на протяжении двух тысяч лет – и далее; быть может, до скончания человечества. Это великое культурное наследие, и Мартина, хоть не могла произнести таких вещей, интуитивно их понимала. Она полюбила этот город.