Хотя главной резиденцией саксонских королей оставался Винчестер, расположенный на западе, Лондон купца Леофрика был шумным местом. Ныне здесь обитало свыше десяти тысяч человек – торговцев, ремесленников и священнослужителей. Древний город постепенно оживал, подобный некоему огромному, обнесенному стенами и долго пробывшему в запустении саду. Король Альфред восстановил римские стены. На холмах-близнецах раскинулась грубая сетка улиц вкупе с парой саксонских селений, каждая с собственным рынком – англосаксы называли их чипами. Появились пристани и новый деревянный мост. Здесь же чеканили монету. Но в саксонском Лондоне с его бревенчатыми, соломой крытыми домами, амбарами, усадьбами, деревянными церквями и раскисшими улочками по-прежнему витал дух большого ярмарочного города.
Кое-что, впрочем, напоминало о римском прошлом. Отчасти уцелела нижняя из двух знаменитых дорог, тянувшихся через город. Вступая в западные ворота, теперь называвшиеся Ладгейт, он пересекал западный холм рядом с собором Святого Павла и заканчивался на речном склоне восточного, на саксонском рынке Ист-Чип. Верхняя римская магистраль сохранилась хуже. Начинаясь от западной стены возле ворот Ньюгейт и проходя севернее собора Святого Павла, она тянулась под протяженным, открытым пространством Уэст-Чипа, далее, однако, переходила на восточный холм и бесславно терялась среди коровников. Оттуда к вершине, названной Корнхилл из-за посевов зерновых, уходила теперь саксонская проселочная дорога.
От знаменитого форума не осталось и следа. Амфитеатр превратился в приземистые руины, над которыми высилось несколько саксонских построек да разрослись ясени. Однако то там, то здесь все еще можно было найти обрушенную арку или кусок мрамора – случалось, что первая подпирала соломенную крышу оживленной лавки, второй же скрывался под плетеной изгородью.
Единственной городской достопримечательностью являлось вытянутое, похожее на амбар саксонское здание собора Святого Павла с его высокой деревянной крышей. А самым колоритным местом – длинный отрезок Уэст-Чипа, отходивший от собора и неизменно забитый торговыми прилавками.
На полпути по Уэст-Чипу с его южной стороны, близ крохотной саксонской церкви Святой Марии, тропа спускалась к старому колодцу, возле которого высился красивый особняк, украшенный по причине, уже забытой, увесистой вывеской с нарисованным быком. И поскольку дом принадлежал богатому саксонскому купцу, того прозвали Леофрик, который живет под знаком Быка.
Хильда смиренно стояла перед ним, одетая в простую шерстяную рубаху. Что за славная девонька! Он улыбнулся. Сколько же ей? Тринадцать? Груди только-только обозначились. Чулки, обвязанные кожаными ремешками, обтягивали красивые икры. Немного тяжеловата в лодыжках, но это мелкий изъян. У нее был широкий чистый лоб, возможно, белокурые волосы чуть тонки, зато светло-голубые глаза очаровывали спокойной невинностью. Скрывался ли в ней огонь? Наверняка не узнаешь. Быть может, это не имело значения.
Проблемой же для обоих являлось то, что лежало на столе. Короткая, в девять дюймов длиной, палочка для подсчета долгов, испещренная зарубками неодинаковой ширины и глубины. Они показывали, что Леофрик на грани разорения.
Как его угораздило попасть в такую беду? Он, как и прочие крупные лондонские купцы, вел дела в двух направлениях. Через купца из нормандского города Кана он ввозил французские вина и товары, а английскую шерсть продавал на экспорт, отправляя ее в Нижние страны знаменитым портным Фландрии. Беда была в том, что в последнее время его деятельность чересчур разрослась. Мелкие колебания цен на вино и шерсть могли явиться критическими для его состояния. Затем груз шерсти сгинул в море. Барникель предоставил ссуду и помог уладить эту неприятность. «Но даже при этом, – признался Леофрик жене, – я остаюсь должен Бекету из Кана за последний корабль с вином, и придется ему подождать».
Его семейство издавна владело старым Боктонским имением в Кенте. Такие имения были у многих удачливых лондонских купцов. У Барникеля был крупный земельный надел в Эссексе. Леофрик же ныне держал свое дело на плаву лишь благодаря доходам от Боктона.
И в этом заключалась опасность.
«Если на Англию нападут, – рассуждал он, – и Гарольд проиграет, то победитель, верно, отберет многие поместья, в том числе и мое». Так или иначе, урожай мог пропасть. При финансах, висевших на волоске, это могло означать разорение.
Леофрик размышлял. Он глянул в угол, где сидели в потемках жена и сын. Вот было бы маленькому Эдварду не десять, а двадцать, чтобы удачно жениться и обеспечить себя! А еще бы не печься о приданом для дочери! И были бы поменьше его долги! Мальчонка уже здорово похож на отца. Как сохранить для него владения?