Но с приходом короля Вильгельма все изменилось. Отец добился для него должности при очень крупной фигуре – вельможе по имени Жоффруа де Мандевиль, главном представителе короля в Лондоне. Ральф впервые ощутил себя важной птицей. Ральфа не угнетало то обстоятельство, что Мандевиль использовал его на побегушках в примитивных делах. «Я норманн», – гордо заявлял он. Из новой знати. В последний год Ральф был поставлен надсмотрщиком при лондонском Тауэре.
– Так что же, Озрик, нам делать с тобой? – процедил он сквозь зубы.
Это был паренек шестнадцати лет, но его возраст стерся под гнетом тяжелой жизни и уродства. Короткие ноги были изогнуты, пальцы напоминали обрубки, а темные глазки глубоко посажены, голова слишком крупная для его тела.
Он прибыл из деревушки на западе Англии близ древнего поселения под названием Сарум. Вскоре после прихода Завоевателя она перешла к одному из виднейших вельмож Вильгельма. В деревне жили хорошие работники, но среди сотен крестьянских семей в обширных владениях этого богача юный Озрик ценился невысоко. Вельможа не узнал бы о его существовании, не имей тот глупости поставить силки на лошадь его рыцаря, который впоследствии сломал ему руку. Мальчонка мог поплатиться жизнью, но король Вильгельм, все еще тешивший себя надеждой снискать любовь англичан, велел явить милосердие. Поэтому юному Озрику лишь отрезали нос. Теперь посреди угрюмого лица у него красовался маленький и неприглядный иссиня-красный бугорок. Дышал Озрик ртом. И ненавидел всех норманнов.
Поскольку вельможе пожаловали еще и поместье Челси вверх по течению от Лондона, он отослал мальчика туда. Годом позже его управляющий продал Озрика другому вельможе – не кому иному, как Жоффруа де Мандевилю. Мальчик уже и не понимал, кто он такой – серв или раб. Однако одно знал доподлинно: если оплошает, Ральф Силверсливз отрежет ему уши.
Поэтому он беспокойно ждал, пока грубый надсмотрщик обдумывал вердикт.
Солнце палило, и Озрику чудилось, будто они стоят посреди огромной таинственной кузницы. Травянистое плато напоминало большую зеленую наковальню; невидимые глазу плотники, стучавшие молотками, эхо которых негромко разносилось над склонами, казались бессчетными эльфийскими кузнецами.
К востоку от Тауэра находилась древняя римская стена; на западе и севере сохранился земляной вал и частокол деревянного форта. Внутри же огороженного участка разместилось несколько мастерских, складов и конюшен.
У берега были пришвартованы три большие деревянные баржи: одна заполнена булыжником и щебенкой; вторая – базальтом из Кента; третья – прочным светлым камнем из нормандского Кана. Работники волокли от реки к основанию Тауэра тяжелые тележки.
Закладка впечатляла массивностью. Сам фундамент был площадью больше сотни квадратных футов, и у молодого Озрика замирало сердце всякий раз, когда он заглядывал вниз. Казалось, что рву, разверзавшемуся перед ним каждое утро, не будет конца. Тот был не только протяжен и глубок, но и поражал шириной: толщина стен в основании будущей башни достигала двадцати шести футов. В огромном котловане исчезали, как расплавленная руда в исполинской отливной форме, целые баржи камней.
Труд неимоверно тяжелый. В течение нескольких месяцев Озрик тягал тележки, едва не надорвав свою слабую спину. Нередко, с красным от жары и натуги лицом, с забитыми пылью глазами и ртом, он пытался дать отдых измученному телу, пока ударом хлыста Ральфа или пинком десятника не отсылался, несчастный и жалкий, трудиться дальше. Незащищенные корявые руки покрылись мозолями. Лишь одно скрашивало его существование: наблюдение за плотниками.
Работы же у тех на подобном строительстве было по горло: деревянные пандусы, подъемники, леса, а со временем – балки и половицы. При всяком удобном случае Озрик вертелся среди них, подмечая все, чем они занимались. Это было вполне естественно. Его тянуло к ним, ибо он происходил из семьи, всегда поставлявшей в деревню работников. А плотники, в свою очередь, чувствуя в нем своего, разрешали отираться поблизости и время от времени делились секретами мастерства.
Как же ему хотелось работать с плотниками! Именно это желание побудило его к отважному шагу. Благодаря добросердечному мастеру он три недели упражнялся с деревяшками и вот создал нечто, чем можно было гордиться. Вещицу скромную, простенькое соединение двух брусков, но столь безупречно задуманное и выполненное, что всякий плотник был бы рад назвать ее делом своих рук.