На канале и в его окрестностях водятся птицы, хотя большинство людей не замечает их. Тут встречается канадский гусь, серая цапля, дикая утка, пустельга, выпь, куропатка, черноголовая чайка, крапивник, малиновка, певчий дрозд, славка, пеночка, иволга, скворец, зеленый вьюрок, щегол, лесной голубь, серая трясогузка, завирушка и черный дрозд. Птицы тоже не замечают людей. Пусть все так и остается. Во всяком случае, пока. Сады. Недоразвитость. Юность. Крысы и мыши. В капюшонах и без.
Крысы в капюшонах, главным образом, черные. Как и любые юные революционеры — говорливые, но безмозглые, — они маскируют признаки своей уязвимости униформой: непомерно большими спортивными костюмами. Капюшоны вечно натянуты поверх шапок, иногда полностью скрывая их. Одна рука всегда свисает впереди вдоль штанов. Слушайте, слушайте, слушайте. Я всеми тут верчу, как я хочу. Вопросов не надо: не будете рады. Ствол есть ствол, и я себе нашел. Покоится пока близ моего клинка. Живу при маме. У сестрицы три сопляка, малышня, а она моложе меня. Мой папа? Дружище, не знаю и знать не желаю. Да, их было трое. Загнали меня в мой драндулет, и я его грохнул. Но в больницу не хочу. И точка.
Мыши в основном белые. Как любые юные перепуганные революционеры, они маскируют признаки своей уязвимости униформой: облегающими спортивными костюмами, которые выглядят как дополнительная оболочка для отсутствующей души. Они одержимо заботятся о своей внешности; они стараются убедить вас, что их демонстрация превосходства на самом деле является превосходством. Славно потренировались. Блеск. Я хорошо себя веду, слушаюсь маму. Если ты, грязная и гнусная тварь, сделаешь что-нибудь, что повредит моей семье, или моим племянникам — кузенам — младшим братьям, знай, убью. Молотком по башке. Или вырежу сердце. После того как уберу в доме по маминой просьбе и отвезу бабушку в больницу. Все ясно? Закурить найдется?
Община горемык и борцов, восставших против мира дешевой выпивки и еще более дешевых обещаний. Борцов против войны, которую сами затеяли. Борцы за мир. Подержанный мир. Община неудачников, заработавших уйму синяков. Но, тем не менее, община.
Жизнь, полная затруднений, по определению предельно прагматична и утилитарна. Для духовного в ней почти нет места. И еще меньше места в ней для кого-то вроде меня.
Звонит мой мобильный.
— Алло?
— Джонни?
— Да. Это…
— К черту. Я все о тебе знаю, мозгляк. На этот раз тебе не уйти.
И телефон замолчал. Умер. Нахожу последний номер в списке входящих звонков и ощущаю всплеск страха, у которого, как известно, глаза велики. Острые бивни впиваются в оба виска, горло цепенеет. Вспомнив, как делаются вдохи и выдохи, я оглядываюсь посмотреть, куда упаду, если закончу свой земной путь. Все плывет перед глазами. Оглушительный вой сирены «скорой помощи» вот-вот разорвет перепонку правого уха. Я содрогаюсь, как будто шестифутовый камертон ударил у меня внутри. Потом я валюсь на стул и зажмуриваюсь. Миллион булавок жжет мой лоб, выдавливая крохотные бусины пота — то горячего, то холодного. Не знаю, смогу ли я снова видеть, когда глаза откроются. Во тьме я слышу пронзительный вой, разрывающий мне грудь. Под закрытыми веками проплывают солнечные пятна, будто перед тем, как зажмуриться, я смотрел на очень яркую вспышку света. А еще я слышу, как бьется мое сердце. И знаю, что вернулся. После нескольких глубоких вдохов я решаюсь выглянуть в окно из-за краешка спущенных штор. В полумраке различаются крысы, мыши и «Мазда», слышна очень громкая музыка.
Головы за шторами взмывают и ныряют абсолютно синхронно, как в кордебалете. Или как головы пары сувенирных собачек, которых в давние деньки помещали у заднего стекла автомобиля.
Ублюдки. Легче, легче. Вспомни основы добра и милосердия.
Паря над самой дальней окраиной Джонни, Коллин О’Нил ковыляет по Хэрроу-роуд к храму Божьей Матери и честит красноносых завсегдатаев сообщества анонимных алкоголиков. Ее огненно-рыжие волосы абсолютно неуместны в толпы, запах спермы вынуждает людей держаться от нее на расстоянии. Она буквально умирает от желания снова выпить. Вот она отбрасывает в сторону огненные пряди и открывает лицо, напоминающее обветренные прибрежные скалы, шмыгает носом, вдыхая воздух, который недостаточно хорош для нее, и обозревает окружающее с осуждением, свойственным лишь воистину проклятым. Ее цель — выбраться отсюда на Уэстбрун-Парк-роуд, где, если повезет, она сможет подцепить мужчину. А лучше трех.