Совет собрался перед пятичасовым чаем. Жизнь в лагере шла напряженно: упражнения с палками, строевые занятия, молитва, снова строевые — советники-сержанты менялись через каждые два часа, полусотни волинтеров непрерывно продвигались с плаца в церковь, из церкви на стадион, снова на плац… Но перед столовой возникала неизбежная пауза — длинное дощатое строение могло накормить наемный корпус лишь посменно.
Сотники, строгие, с приглаженными чубами, окружили стол — на нем стояла бутыль и кружки. Улучшенный организм волинтеров принимать алкоголь не мог — сразу начинались судороги. Но традиция свята. В бутылке был ром, запах его пробивался из-под пробки, заставляя окружающих вздрагивать и нервно дергать хвостами.
После хора приветственных сларагервов, из круга выступил Икола-волинтер-0404 — первое слово по праву принадлежало старейшему бойцу. 0404-й был из кадровых — участвовал еще в Самом Первом Майдане, в честь чего носил на шее истертый оранжевый крест. Печатая шаг мозолистыми широкими ступнями, седочубый ветеран подошел к столу, оперся тяжелыми кулаками — дощатая крышка покачнулась, сотник вовремя убрал руки и веско спросил:
— И що, хлопцы?
Сотники мгновение молчали, пытаясь осознать вопрос — сознание, предельно отшлифованное и лишенное многих излишеств, с трудом находило образы и слова, связанные с прошлой до-волинтерской жизнью. Но сотники были стойкими, опытными бойцами, совладали с собой, заговорили разом. Накипело: с кормлением стало еще хуже, оркестр приезжал только по воскресеньям и вовсе криворукий, досок для обещанного церковного пола так и не привезли. Главную тему пока обходили — та попахивала форменным нарушением Присяжного договора. Но кто-то крикнул насчет кирас и понеслось. Кирасы и каски, обещанные сотникам, трубачам и знаменосцам, так и не выдали, сабли и пики точить до сих пор не позволялось. А если завтра в битву⁈ Урок прошлой тяжелой победы был суров — многие хлопцы из похода не вернулись, ох многие. Возвратившихся героев союзники через несколько дней собрали в отдельный учебный артиллерийский дивизион и увезли на полигон, но порассказать герои Речного похода успели многое. И про пулеметы заградительные, и про черных вовкулаков, и про мертвецов, что восстали бездыханными. Нет, усиление боевым сотням непременно нужно: кирасы, пулеметы, новые шаровары, кирасы, паек усиленный, и конечно, надежные кирасы. И технику пусть дают! Не киборгную, а простую, надежную!
Кто первым запретное слово крикнул, понять было нельзя. Боялись того слова хлопцы. В первый набор киборгов волинтеры охотно шли — многим в легенду попасть мечталось. Киборг! То такое гордое слово, что и вовсе… Вот местных европейцев такими героями в металле еще и вовсе не делают, а волинтеры уже броневой полудивизион формируют. Вот только те, кто видел броне-киборгов, восторг подрастеряли. Нет, языки ту тему никак обсуждать не хотели — выходила истинная зрада и опять нарушенье Присяжного договора. Только слухи, что весь Волинтерский корпус в танково-киборжский переформируют, уже сами собой меж хлопцев зашуршали — и слова никто не сказал, а все знали. Ужас в чистых волинтерских душах зашкрябался неугомонным червем-сомнением. Ни службы в церкви, ни ритуал единенья на плацу уже не помогали. Все ж желает человек, пусть даже истинно европейский, жить цельным, от рук-ног и до остального плотского, во славу боевой науки не жертвовать. Консерватизм и ксенофобия, но ведь под шкурой сидит, разом не выкинешь. А в киборги продолжали забирать: по пять-шесть хлопцев, почти каждый день и не особо добровольно. Говорили, что и с пайками киборгов обманывали — они ж немеют, а сигналами-звонками суп разве вытребуешь?
В криках и ругани решили требование-ультиматум сейчас же писать. Напомнить, что вовсе не в броневые войска по Присяжному договору вербовались, вытребовать досок и кирас, и щоб по три галеты к чаю, как и было обещано. Писаря долго искали, потом Южный корпус казармы с Северным корпусом вражду вспомнили, подрались наскоро…
Писать, считай, почти все разучились. Выводил уцелевший умник буквицы карандашом на картонке, что счастливым случаем в лагерь занесло. Диктовали текст путано, 0404-й правильно говорил, что надлежит взвешенно и законно писать, щоб обвинений в зраде не имелось. Писарь пытался удрать, вернули. Хлюпал носом, дописывал — а что там накарябал и проверить некому. «Требовательно испросим обещанного нам…» а дальше-то что?
Относить ультиматум в штабную канцелярию и вручать в руки сэру коменданту никто не рискнул — оставили посланье здесь же, придавив кружкой к столу.
Понятно, что быстрых результатов сотники не ждали. Писарь ночью исчез — это понятно, хлопец за побратимов на риск осмелился, куда ж ему теперь деваться, раз присягу нарушил. Сами сотники своим английским сержантам-советникам еще до ужина всё про Совет подробно доложили — от союзников скрывать такое дело никак нельзя, за такое собственным хвостом ответишь. Но верил Корпус — устранятся недостатки, не станут в киборги хлопцев принудительно забирать. Европа тут, людей слушают и ценят, сама добрая Королева за тем следит…
Стояли побратимы плотным строем, переплетя хвосты, пели невмирающую Сларагерву и верили — в поход скоро. Сабли дадут, паек полуторный. Возносил плац многоголосую гордую песнь к небесам туманным…
В казарме 0404-й, расчесывая на ночь седеющую щетину хвоста, сказал:
— Скоро в дело! Предчувствие у меня. Город возьмем, дома, землю и батраков сразу раздадут. Королева слово держит. А про мертвяков, что там, у дорог стоят — то слухи. Никогда брехне не верьте, хлопцы.
Молодые волинтеры кивали. Брехне верить кто станет? То давно когда-то было: мертвяки у дорог… с пиками стояли? Или с копьями? Пустое, уж не вспомнить. Да и кому оно надо, вспоминать глупости старинные?
[1] Гладкоствольный ударно-капсюльный пистолет «Тауэр» обр.1842 года конструкции Джорджа Лоуэлла
[2] Семейство логаниевых включает около 500 видов, распространенных главным образом в тропических и субтропических. Семена чилибухи, рвотного ореха и стрихноса Игнатия — главный источник стрихнина и бруцина
[3] Предводителя шотландского восстания сэра Уильяма Уоллеса казнили в Лондоне 23 августа 1305 года
Глава пятая,
где читатель вместе с пытливой героиней совершает волнительную экскурсию по Лондону
…Грузный джентльмен умело заслонил проход корпусом, уцепился за перила, но угодившая между ног вражеская трость сбила его с шага, заставила замешкаться. Соперник — невысокий молодой человек просочился на трап первым, изящно обойдя и возмущенную даму в широком старомодном капоре, и уже стучал подошвами по ступенькам трапа. Вот и простор площадки империала — вперед, ближе к кучеру, (но не рядом!) с левой стороны, там куда лучше видно. Лоуд плюхнулась на сиденье, поставила между колен трость-спасительницу, поправила съехавший цилиндр и огляделась с чувством глубокого удовлетворения. Омнибус раскачивался и поскрипывал, заполняемый спешащими пассажирами, кондуктор призывал не медлить — час пик, каждая секунда на счету. Наконец, звякнул колокольчик и полностью заполненное транспортное средство тронулось в путь. Лоуд на всякий случай посмотрела в серое утреннее небо, извлекла из кармана фунтик с каштанами — еще горячие (взяты у проверенного торговца, червивых и пустотелых у него немного) и хрустнула первым орехом — сосед глянул осуждающе, но тут смотри не смотри, перекусить мы имеем право, пусть кто-то и считает путевые трапезы не совсем приличным.
Плыла мимо знакомая широкая Коммершел-роуд, омнибус катил под железнодорожными виадуками и толстыми трубопроводами пневмолиниий. Стучали колеса экипажей, покрикивали кучера, фыркали и гневно свистели автоматоны, по тротуару бежали продавцы газет и опаздывающие на службу джентльмены, гавкали рвущиеся со своих поводков собаки — Лондон окончательно проснулся.
Лоуд украдкой щелкнула-запустила пустую скорлупку в кабину наглого автоматона (за шиворот водителю не попала, ну, так ведь и несподручно было целить). Ехать предстояло далеко, по пути имело смысл обдумать ситуацию и найти какой-то свежий и интересный шпионский ход. Несомненно, работа проделана большая и успешная, но немного безрезультатная. Пока безрезультатная! Нет таких городов, что не могли бы взять коки-тэно.