Какие были головы, голубочки! Анна, и Карл, и даже дражайший Бакки, который, хоть и не был обезглавлен, но покинул сей мир безмозглым. Но нет, голубочки, мы еще не добрались до цели; я хотел рассказать вам совсем о другой, изменчивой голове, если вам будет угодно (а вам ведь будет угодно?).
Я имею в виду, конечно же, лорда-протектора собственной персоной, бородавчатого Олли Кромвеля, который умер в Сомерсет-хаус (это на Стрэнде, голубочки, но, Богом прошу, давайте не будем туда сейчас возвращаться), а погребен был в Вестминстерском аббатстве, где гнил рядом с теми самыми королями, которых лишил права называться помазанниками Божьими. Там он и лежал, покуда его сын не насвинячил так, что мало никому не показалось, а сын Карла, Карлуша-копуша, не восстановил коронархию и не объявил Олли грязным низким изменником. А на дворе-то был семнадцатый век, голубочки, с изменниками в те поры известно что делали, и то, что они уже вышли из игры, ровным счетом ничего не меняло. Так что хитрюгу Кромвеля раскопали, повесили, а потом отрубили ему голову и насадили на кол, а кол водрузили на дворец, где заседал Парламент, и простоял он там семьдесят лет, пока западный ветер не распростер над ним свои крыла и не сдул его прочь. История продолжается, голубочки, но что-то мы подзадержались, пора двигаться дальше.
А вот вам подсказочка: вы заметите, что памятнику Черчиллю на Парламентской площади недостает традиционного покрова из птичьих подношений. Какому-то умнику пришло в голову пропускать через него ток, так что держитесь подальше, голубочки. Слушайте своего дядюшку Дыма, дети мои, и не садитесь на тростеносца Уинстона.
Куда же мы отправимся дальше, голубочки? К чему связывать себя линейным повествованием, к чему перемещаться от одного места к другому, начать здесь, остановиться тут, напоследок пропустить рюмочку там и вернуться домой точно к чаю? Ведь в нашем распоряжении все время и пространство городское, все великое лондонское своеобразие! Роза ветров — это ужасно скучно; пришла пора ее оставить.
Я знавал одного человека — чудесный был человек, но каков характер! («За правое дело оскорбит не задумываясь», — так о нем говорили; вы уж постарайтесь, чтобы никто не сказал такого о вас!) Доктор Джон[67] собирал тела — ну то есть коллекционировал части трупов. Он начинял ими бутылки, препарировал и хранил в своем доме, который превратил в некоторое подобие музея — разумеется, на Лестер-Сквер[68], которая подобно магниту тянула к себе бесстыжих балаганщиков даже много столетий назад. Он пустил по миру семью, докупая все новые образцы в коллекцию (которую, уж конечно, составлял в учебных целях), и умер обладателем 14 507 образцов всякой анатомической всячины, если не считать той всячины, которой его семейство могло бы найти более прямое применение.
Но вместо того, чтобы дать семье возможность распродать эту грандиозную коллекцию образцов во спирту, старый доктор Джон потребовал, чтобы его нашинкованный бутилированный бестиарий был предложен государству — «на благо нации», видите ли. Мистер Питт (Новый, а не Старый, голубочки; я специально проверял, перед тем как вам рассказать)[69] был в то время озабочен лишь тем, чтобы не допустить орудий маленького капрала до нашей дражайшей грязи, и поэтому не слишком стремился платить за то, чем нельзя было выстрелить из пушки. Это свидетельствует о прискорбном отсутствии воображения у мистера Питта; однако же никто не спорит, что крайне трудно оценить по достоинству снаряд в полете, поэтому, возможно, мистер Питт знал, что делал, оставив консервированные глазные яблоки и сфинктеры доктора Джона на месте, дабы поражали воображение, а не цель.
В конце концов министры раскошелились на всякую всячину и водрузили ее в своем собственном музее на Линкольнз-Инн-Филдс[70]. В наши дни даже дамам разрешается осматривать коллекции без присмотра. Непременно загляните в Хантеровский музей, голубочки, но имейте в виду, что тамошние экспонаты — зрелище не из приятных. Если опасаетесь, что вас стошнит, позвольте вас заверить, что в Хантеровском музее в избытке добровольцев, которые, ежели что, приведут вас в чувство. А на Линкольнз-Инн-Филдс сейчас чудный парк, кишащий студентами со всеми их ушлостями и пошлостями; бдите и не упускайте порхающих вокруг оберток: златые сокровища таятся внутри.
67
Хантер Джон (1728–1793) — шотландский хирург, один из наиболее выдающихся врачей и ученых своего времени. Считается, что он был прототипом доктора Дулиттла, послужившего, в свою очередь, прообразом доктора Айболита.
68
Пешеходная площадь в западной части Лондона. С конца XVIII века перестала быть фешенебельным районом и стала местом развлечений. Там разместилась кунсткамера, а позднее — несколько театров и отелей. Современный театральный и кинематографический центр Лондона.
69
Уильям Питт Младший (1759–1806) — премьер-министр Великобритании в общей сложности на протяжении двух десятилетий. Стоял во главе военных действий против Франции во времена Французской революции (1799). После унии Англии с Ирландией и попытки уравнять в правах католиков и протестантов вышел в отставку, но вскоре собрал новый кабинет министров, главной задачей которого была борьба с Наполеоном. Считается, что смерть его наступила после сообщения об исходе битвы при Аустерлице.
70
Площадь-парк на границе Вестминстера и Кэмдена, самая большая площадь в Лондоне, названная по расположенной там адвокатской палате Линкольнз-Инн. Предположительно, одно из мест действия «Холодного дома» Диккенса.