Как только двери начали разъезжаться в стороны, Марли почти выпал наружу и кинулся прочь, спотыкаясь и расталкивая встречный поток пустых лиц. Что это, галлюцинации? Не мог здесь оказаться тот бродяга! Да и не бродяга он больше… Тогда почему махал рукой, как знакомому? Старый педик в поисках свежатинки?
Так или иначе, вонючий оборванец был мертв, сомневаться в этом не приходилось. Его кровь все еще обагряла руки Марли. Да и как бы ему удалось так быстро оказаться здесь, будь оно иначе?
Выскочив из метро, Марли очутился в густой колышущейся толпе на Чаринг-Кросс-роуд. За морем унылых голов лежала сама площадь Лестер-сквер, ныне средоточие театральной жизни Лондона, но когда-то давшая приют совсем другой разновидности театра.
Именно здесь знаменитый шотландский хирург и ученый Джон Хантер превратил свой дом в учебный музей, где передавал другим знания, полученные путем вскрытия трупов казненных преступников. Не исключено, что, когда спрос превысил предложение, именно сюда стала доставлять среди ночи свой страшный товар лондонская банда убийц и похитителей трупов: Джон Бишоп, Томас Уильямс и другие.
Вклинившись в едва ползущий людской поток, Марли свернул с площади и поспешил по Кранборн-стрит в сторону Ковент-Гардена, оставляя позади зарево неонового света Лестер-сквер и погружаясь в зимний сумрак.
Грязная вода фонтанами била из-под колес, расплескивающих лужи и ручейки на мостовой, и стекала струями с ресторанных навесов и жужжащих уличных фонарей. Зловещие черные такси, близнецы того, под которое Марли едва не угодил на Пикадилли-серкус, неслись в обжигающем сиянии фар, скрежеща покрышками. Он чувствовал внутри себя растущую панику. Что за дух являлся ему? Плод распаленного сознания, символ вины и страха, облеченный в плоть?
Добравшись до унылого перекрестка, Марли, сам не зная зачем, свернул на Сент-Мартинс-лейн. Впереди лежал район Севен Дайлс, скопление модных ресторанов и еще более модных бутиков. Когда-то эти места были настоящим проклятием «ищеек с Боу-стрит» — первых лондонских полицейских, главным убежищем воров, головорезов и проституток на мили вокруг. Первоначально призванный соперничать с пьяццей Ковент-Гарден, к девятнадцатому веку район стал скоплением трущоб, пользующихся дурной славой. Бордели, воровские притоны, подпольные винокурни — чего тут только не было в старые добрые лондонские времена!
Марли увидел бродягу лишь в последний момент, так что столкновения было не избежать.
Старик обернулся на ходу.
— Потише, сынок, — раздался знакомый голос. В темноте блеснуло золото. — Что за спешка?
От неожиданности Марли отшатнулся, оступившись и чуть не угодив под колеса. Черное такси кометой пронеслось мимо, слепя оранжевым светом фар.
— Куда тебе торопиться? — продолжал старик. — Повремени, осмотрись… Я никуда не спешу. — Он разразился хриплым каркающим смехом. — Тот, кто впервые очутился в Севен Дайлс, увидит вокруг себя немало такого, что способно надолго привлечь его внимание и любопытство.
За его спиной маячила тень солнечных часов. Не раздумывая, Марли развернулся и кинулся в проулок, ведущий на Мерсер-стрит, и по ней вывернул налево на Лонг-Эйкр.
Однако, куда бы он ни бежал, всюду оказывался в гуще толпы. Все улицы были запружены людьми. Это было совершенно непонятно, сегодня был даже не конец недели… и нигде не мог Марли укрыться от хриплого смеха старого бродяги, звучавшего в ушах словно треск электрических помех.
С Лонг-Эйкр, миновав следующую станцию метро, он свернул направо в пешеходную зону Ковент-Гарден. Толпы здесь были такие же, как и везде. С полдюжины живых статуй застыло на широком тротуаре перед манящими огнями баров и ночных магазинов в ожидании монетки, брошенной прохожим. Когда Марли мчался мимо, одна из фигур вдруг резко склонилась к нему, сложившись пополам на своем пьедестале как марионетка и едва не задев бегущего. Сверкнуло золото. Марли пригляделся: что это у нее, петля на шее? Он уже знал, чей голос услышит.
— Ты не можешь бежать вечно, сынок.
Однако Марли продолжал свой бег, словно преследуемый Черным псом Ньюгейта. Толкаясь и увертываясь, он пробился сквозь людское море пьяццы, выскочил на Стрэнд, но и там не остановился. Чудом преодолел оживленный поток машин и, срезав путь по переулкам и аллеям, оказался на набережной Виктории.
Сердце бешено колотилось в груди, легкие, казалось, готовы были разорваться. Впереди через дорогу высилась Игла Клеопатры, памятник давно почившей царице мертвой державы. За спиной был англо-бельгийский Мемориал в память о Первой мировой войне. Слева стучал колесами поезд, двигаясь по мосту Ватерлоо — одному из множества памятников грандиозной битве, в которой за день на одном поле сгинуло почти двести тысяч человек. Справа набережная плавно уходила на юг, следуя изгибу реки. Блестящая инженерная конструкция скрывала в себе подарок городу от сэра Джозефа Базалгетта: искусную сеть канализационных коллекторов и кирпичных водостоков общей длиной более тысячи миль. До появления этого погребенного в земле лабиринта в середине девятнадцатого века Лондон пережил серию страшных эпидемий, за счет которых двор Короля Холеры пополнился на двадцать тысяч подданных.