— Весьма изящные стихи, — сказал Чарльз.
— Очень верно подмечено. Именно изящные, — с готовностью подхватил Уильям. — Позвольте я прочту вам, мистер Лэм, из моего собственного опуса? Я, правда, над ним еще работаю…
Мэри смотрела на мириады пылинок, танцующих в лучах весеннего солнца. Уильям достал из кармана пачку листков.
— Вступление я решил опустить. Можно начать in medias res?[72]
— Безусловно.
И Уильям Айрленд приступил к чтению:
«Еще одним бесспорным преимуществом Шекспира, в котором ему нет равных среди сочинителей, являлось его искусство описывать природу. Он настолько точно подбирал слова, что мы словно видим все своими глазами. Стиль его так ярок и своеобразен, что, прочитав любое предложение, безошибочно чувствуешь: это перо Шекспира».
Чарльз Лэм слушал внимательно и был немало удивлен выразительностью слога юного Айрленда. Далее автор перешел к описанию своей находки, выявляя в стихотворении черты сходства с уже известными и общепризнанными произведениями Шекспира. Завершалось эссе эффектной фразой: «Таким образом, признавая за Шекспиром высочайшее мастерство, по праву вызывающее наше восхищение, мы и в данном случае просто обязаны, вслед за Мильтоном, присудить ему титул „нашего сладкогласнейшего барда“».
Мэри восторженно захлопала в ладоши.
Чарльз, ожидавший услышать косноязычный лепет новичка, был поражен мастеровитостью Айрленда.
— Ваше эссе произвело на меня большое впечатление, — сказал он. — Я никак не…
— Не предполагали, что я на такое способен?
— Не был в этом уверен. Но написано очень гладко.
— Вздор, Чарльз, — вмешалась Мэри. — Мильтон в возрасте Уильяма уже сочинял оды.
— Я тоже сочиняю оды! — вскричал Айрленд и осекся. — Тем, что я умею, в большой мере я обязан именно вам, мистер Лэм. Ваши эссе в «Вестминстер уордз» вызывают у меня восхищение. Я никоим образом не смею утверждать, что перенял ваш стиль, но он оказал на меня сильное воздействие.
— Это большой комплимент, Чарльз. Поблагодари же Уильяма.
Чарльз протянул руку, Уильям схватил ее с подчеркнутой радостью.
— Стало быть, вы считаете, сэр, что этот опус можно предложить для печати?
— Несомненно. И я уверен, что мистер Ло одобрит его. Вы позволите привести стихотворение полностью?
— Безусловно, иначе и смысла нет печатать эссе.
Мэри пересела на диван, приобняла брата и сказала:
— Это счастливый день в жизни каждого из нас.
Удивленный этой странной фразой, Чарльз взглянул на сестру. Лицо ее было ясным, почти восторженным; глаза, устремленные на Уильяма, сияли.
Эта сцена стояла у Чарльза перед глазами, когда он сидел в «Биллитер-инн» вместе с Томом Коутсом и Бенджамином Мильтоном. Теперь его очень беспокоило здоровье Мэри; в последние дни у нее появился кашель, каждый приступ лишал ее сил, она с трудом переводила дух. Кроме того, ею часто овладевало нездоровое возбуждение, глаза на сухом, горячечном лице лихорадочно сверкали. Причину Чарльз видел в смене сезона: приближалось лето.
Перед приятелями уже стояли три большие кружки крепкого эля.
— Ну, поехали с орехами! — Том Коутс поднял кружку и чокнулся с Бенджамином Мильтоном.
— За ваше драгоценное здоровье, господа, — Чарльз тоже поднял кружку. — А теперь скажите мне вот что. Как нам скоротать вялотекущее время?
— В дружеской беседе.
— Я не о том. Не здесь. И не сейчас. Я говорю о праздных летних месяцах. О знойных деньках. О днях вина и роз, по выражению Горация.
— Вот ты и нашел ответ. Пей вино и закусывай розами. Упивайся благовониями Аравии.[73]
— А еще можно взять напрокат воздушный шар.
— Или заняться производством веджвудского фарфора.
Том и Бенджамин явно вознамерились перещеголять друг друга в изобретательности.
— Можно пукать горючим газом.
— Или поставить кукольный спектакль.
— Куклы нам вряд ли понадобятся, — сказал Чарльз. У него уже смутно вырисовывался план их будущих развлечений. — Помните, Отдел облигаций внутреннего займа поставил «Всяк в своем праве»?[74] Успех был огромный. Даже брали входную плату.
— А выручку небось потом пропили. Все денежки ушли на спиртное.
— Нет. Деньги отдали в фонд городских беспризорных. Хорошо помню письмо, присланное им сэром Альфредом Данном. — Чарльз отхлебнул добрый глоток эля. — Итак, вот вам мой план. Мы устроим спектакль.
— Кто это тебя надоумил? — не веря своим ушам, спросил Том Коутс.
— Господь Бог.
— Чарльз, я не могу расхаживать по сцене в парике и с накладной бородой. Это просто исключено. — Бенджамин Мильтон пригладил волосы. — Я буду выглядеть шутом гороховым. Вдобавок я не умею играть.
— Вот тут ты прав, Бен, это действительно вопрос серьезный. — Чарльз был по-прежнему окрылен своим замыслом. — Но, знаете, даже эту трудность мы можем обратить к своей пользе.
— Каким образом?
— Сейчас скажу. Погодите минутку. — Чарльз уставился в потолок, словно ждал, что там, на лепнине, вот-вот появится крошечная фея. — Ага!.. Как же я прежде-то об этом не подумал?
— А тебе вообще случалось думать о чем-нибудь прежде времени?
— Пирам и Фисба. И стена.
— Объясни, родной, сделай милость.
— Мастеровые в комедии «Сон в летнюю ночь». Пигва. Основа. — Он посмотрел на Бенджамина. — Из тебя, Бен, выйдет отличный Рыло. В этих мастеровых воплощена самая соль скверной игры. Мы представим их пьесу. Это будет фантастически смешно.
— Все это и впрямь пустая фантазия, — сказал Бенджамин, потирая нос. — Вне всяких сомнений.
— Неужели ты не понимаешь, как это будет весело? — Чарльз обожал любительские постановки. Он частенько захаживал в балаганы, не пренебрегал и домашними спектаклями у друзей; в прошлом сам играл роли Вольпоне и Синей Бороды.[75]
— Что весело, я понимаю, — ответил Том. — Но как нам все это осуществить? Мы же не умеем играть.
— Так ты не слушал меня?
— Возможно.
— В этом-то и суть, дорогой мой Том. Пигва и Основа тоже не умели слушать.
— Но они вымышленные персонажи. А мы настоящие. Разве не так?
— И какое это имеет значение, Бен? Слова-то те же самые. Можно пригласить еще Сигфрида и Селвина. — Сигфрид Дринкуотер и Селвин Оньонз тоже работали клерками в отделе дивидендов. — Из них получатся недурные афиняне. А сыграть пьеску можем в операционном зале. В короткую ночь летнего солнцестояния. Ну, что скажете?
Том Коутс и Бенджамин Мильтон глубокомысленно переглянулись и разразились смехом.
Глава седьмая
Ровно в двенадцать Уильям Айрленд явился на Патерностер-роу: он знал, что именно в этот час еженедельный журнал «Вестминстер уордз» поступает в местные книжные магазины и на развалы. В специально нанятом кабриолете редактор самолично развозит стопки свежего номера, упакованные в оберточную бумагу и перевязанные бечевкой. Уильям, жаждавший поскорее узнать, вышла ли его статья о найденном стихотворении Шекспира, наблюдал эту сцену и на прошлой неделе, и еще неделей раньше. Он прекрасно знал все окрестные книжные лавки и, едва экипаж редактора отъехал от магазина «Книжная лавка Лава», попросил у хозяина экземпляр журнала.
— В такое время торговля идет ни шатко ни валко, согласитесь, мистер Айрленд, — заметил мистер Лав, сухопарый старик с редкими седыми волосами.
— Она в любое время не бойкая.
— Нда-с. Ничего не поделаешь, — по обыкновению искоса посматривая на собеседника, отозвался мистер Лав. — Погода для меня жарковата, мистер Айрленд. Для них тоже, — он махнул рукой в сторону книг. — Они предпочитают погодку мягкую, теплую. Нда-с. Ничего не поделаешь. Как поживает ваш батюшка?
73
Вероятно, аллюзия на слова леди Макбет: «Эта маленькая ручка все еще пахнет кровью. Всем благовониям Аравии не отбить этого запаха». Шекспир У. Макбет. Акт 5, сцена 1.Перевод Ю. Корнеева.
75
Вольпоне — герой пьесы Бена Джонсона «Вольпоне, или Лис» (1605). Синяя Борода — герой одноименной сказки Шарля Перро, в 1729 г. переведенной на английский язык Робертом Сэмбером.