— Мой отец выразил желание увидеть ее в печати. Но я сказал, что почитаю за благо выждать какое-то время. Если она появилась бы сразу следом за «Вортигерном»…
— Это показалось бы чересчур счастливым совпадением?
— Вот именно. В «Перикле» есть строка о необъятном море радости, захлестывающем героя.
— «Чтоб море этой радости великой моих не затопило берегов».[116] Верно?
— Вы ее даже наизусть знаете. Между прочим, некоторые утверждают, что «Перикл» написан не Шекспиром.
— Некоторые готовы утверждать любую чушь.
— Это я сейчас испытываю на себе. — Айрленд быстро допил портвейн. — Позволите?.. — Он опустился на кровать; де Куинси тем временем снова наполнил его бокал. — Поток посетителей вырос настолько, что отец стал печатать пригласительные билеты. Как он и предсказывал, наш маленький музей превратился в святилище. Да, я вам говорил? Однажды утром приехал даже принц Уэльский.
— Не может быть!
— Представьте, самолично, весь в зеленовато-голубом шелку. Старый Распутник собственной персоной. Но сначала примчался какой-то придворный остолоп и велел нам приготовиться к важному визиту. И что, интересно знать, от нас требовалось? Одеться как положено при дворе? Следом приковыляло его толстомясое высочество. Отец мой отвесил такой низкий поклон, что стало видно его… — Айрленд засмеялся. — Умолчу.
— Но что же принц?
— Потребовал подать ему найденные мною рукописи и, усевшись на стул, который подставил ему расторопный слуга, минуты две, как выразилось его высочество, «внимательнейшим образом изучал» их. От его одеколона в лавке стало не продохнуть.
— И каков же был вердикт?
— Процитирую дословно. — И Айрленд в точности воспроизвел голос принца Уэльского и его манеру речи; де Куинси, впрочем, оценить его искусство не мог, поскольку принца никогда не видел и не слышал: — «Документы эти чрезвычайно напоминают старинные. Однако было бы верхом неосторожности выносить категорическое суждение после столь беглого осмотра». На что мой батюшка ответствовал: «Вне всякого сомнения. Просто немыслимо, высокородный сэр».
— И что потом?
«Полагаю, — изрекла Его Тучность, — что английский народ испытает именно то удовлетворение, коего и следует ожидать от подобных находок».
— И что сие означало?
— Бог знает. Позже отец сказал, что особам королевской крови вообще не положено выражать свое мнение. Я позволил себе возразить, сославшись на их высказывания во время войны с Американскими колониями.
— И долго он у вас пробыл?
— Нет, вскорости встал, собираясь уйти. Отец засуетился: «Высокородный сэр!.. Какая честь!.. Мы и мечтать не могли!.. Теперь с еще большим рвением…» И тому подобное. Как только принц удалился, отец поцеловал стул и заявил, что больше никто на него не сядет.
— На вас, однако, визит не произвел сильного впечатления.
— На меня? Этот шарлатан? Я бы с большей охотой поклонился подметальщику улиц. Он щедрее наделен врожденным достоинством.
— Вдобавок он занят работой.
— Совершенно верно. — Уильям поставил бокал и взял сверток, принесенный из лавки Аскью. — Мне пора домой. Между Бернерз-стрит и Холборном шатается по ночам немало подозрительных типов.
Сэмюэл Айрленд, стоя за прилавком, поджидал возвращения сына, и Уильям сразу уловил, что отец чем-то смущен.
— Организована следственная комиссия, — сообщил он.
— Что-что? Я не понял, отец.
— Следственная комиссия. Для тщательного изучения твоих находок.
— Я-то думал, что они не мои, а наши. И что за комиссия?
— Мистер Стивенс и мистер Ритсон, враги мистера Малоуна, уговорили ученых собратьев тщательно исследовать найденные тобою материалы. Я получил письмо от мистера Малоуна, где он вкратце описывает злокозненность этих деятелей, стремящихся очернить его доброе имя.
— Его доброе имя? А как же мое? И ваше? — Сэмюэл Айрленд вздрогнул, словно от боли. — Это возмутительно! Чудовищно! Фактически они трезвонят на весь мир о том, что подозревают нас в подделке. — Уильям расхохотался. — Как будто подобные бумаги и впрямь можно подделать.
— Смеяться тут нечему.
— Но и удержаться от смеха невозможно. Как еще прикажете мне отвечать на наветы?
— Ты отлично знаешь как. Нужно представить им твою покровительницу.
— С какой стати я должен проявлять хоть толику уважения к этим господам? Они для меня — пустое место.
— Они для тебя — всё. И судьи, и присяжные. Ты должен непременно объяснить им происхождение рукописей.
— Это исключено.
— Прости, что настаиваю, Уильям, но нужно учитывать еще и мнение широкой публики. Это твой долг перед английским народом. Он имеет на рукописи все права.
— Я же сказал. Имя моей благодетельницы огласке предано не будет. Эти бумаги она мне отдала, строго-настрого наказав хранить всё в тайне. Кто знает, как она поведет себя в присутствии сих джентльменов? Вдруг станет отрицать, что вообще знакома со мной и родом моих занятий? Подумайте сами, что тогда будет, отец.
— Ты должен ее уговорить…
— Уговорам она не поддастся.
— Представь только, Уильям, какими последствиями это мне грозит.
— Но вы же помните, отец, условия, на которых я отдавал вам рукописи.
— Ты очень жесток к собственному родителю.
— Зато предельно честен.
Уильям поднялся наверх и сразу лег.
Наутро принесли письмо, адресованное У.-Г. Айрленду, эсквайру. Письмо было от мистера Ритсона, который учтиво спрашивал, не соизволит ли мистер Айрленд ответить на вопросы, возникшие у некоторых ученых мужей после внимательного осмотра обнаруженных недавно старинных бумаг, написанных будто бы самим Уильямом Шекспиром. Они надеются расспросить также мистера Малоуна и мистера Сэмюэла Айрленда…
— И мое имя упомянуто? Какая гнусность! — воскликнул Сэмюэл Айрленд.
— …в ходе расследования, которое будет проводиться без малейшего намека на порицание или осуждение. Ученые выражают надежду, что мистер Айрленд воспримет данное письмо в том духе, в каком оно и было задумано, то есть в духе приглашения к открытой и беспристрастной дискуссии.
— Их тяжеловесный стиль вызывает у меня только презрение, — дочитав письмо, заявил Уильям. — Слова у них душат друг друга.
— Обычно так бывает, если совесть нечиста. Вспомни леди Макбет.
— Она-то грешила из честолюбия, а не из зависти. Как же эти люди глупы! Они не стремятся доказать либо опровергнуть что-то. Для них главное — опорочить.
— Что ты напишешь в ответ?
— А вы, отец, что предложите?
— Предложу? Что я могу предложить? Вчера вечером я дал тебе совет. Больше мне сказать нечего.
— В таком случае оставлю письмо без ответа. Буду выше этих людишек.
Его решимость подверглась суровой проверке уже на следующий день в «Пэлл-Мэлл ревю» была напечатана заметка под заголовком «Шекспир и Айрленд». В ней речь шла о «грехах отца», что пали на «злосчастного сына», и упоминалась история Авраама и Исаака. Завершалась заметка следующей фразой: «Не принесут ли юного Айрленда в жертву на алтарь честолюбца-отца ради умиротворения членов комиссии?»
— Непереносимо! — вскричал Сэмюэл Айрленд и отшвырнул журнал. — Почему этот позор обрушивается именно на мою голову?
— Понятия не имею, отец.
— Как это несправедливо. Незаслуженно. Я даже не знаком с твоей покровительницей. В глаза не видел дома, в котором хранятся рукописи.
В лавку спустилась Роза Понтинг и какое-то время безмолвно слушала разговор, но тут не выдержала:
— В чем тебя обвиняют, Сэмми?
— Меня обвиняют, Роза, в подделке рукописей Шекспира.
— Ну что вы, отец, вовсе нет. Они всего лишь подозревают вас в том, что вы воспользовались ими…
— Нет, Уильям, по-моему, не в этом. Письмо прозрачно намекает, что я мошенник и гнусный фальсификатор.
116
Аллюзия на слова Перикла из одноименной драмы У. Шекспира: «…Чтоб море этой радости великой моих не затопило берегов». Акт 5, сцена 1. Перевод Т. Гнедич.