Она стояла перед ним в сорочке и корсете, и светлая ткань мягко блестела в лунном свете, льющемся через незанавешенный верхний полукруг единственного в комнате окна.
Она была так красива, так чиста, так божественно воздушна – ему захотелось замереть и пить ее взглядом, хоть тело и горело от желания к ней прикоснуться.
Он сорвал с себя пиджак и ослабил узел галстука. А она просто стояла и тихо наблюдала за ним огромными от удивления и восторга глазами. Он расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, ровно столько, чтобы можно было стянуть ее через голову, а потом, в последней вспышке разума, аккуратно сложил рубашку на стуле, чтобы она не помялась. Она издала легкий смешок и закрыла рот рукой.
– Что?
– Ты такой аккуратный, – сказала она, явно смущенная тем, что приходится на это указывать.
Он демонстративно бросил взгляд через плечо.
– За этой дверью четыре сотни людей.
– Но ты же меня соблазняешь!
– Я не могу делать это аккуратно?
У нее вырвался еще один смешок. Она наклонилась, подняла платье и протянула ему.
– Ты не откажешься сложить и его тоже?
Он сжал губы, чтобы не расхохотаться. Молча протянул руку и взял платье.
– Если у тебя начнутся проблемы с деньгами, – сказала она, наблюдая, как он вешает платье на спинку стула, – вспомни, что для старательной личной горничной всегда найдется работа.
Он повернулся к ней, и один уголок его рта неумолимо пополз вверх. Постучал себя по левому виску у самого уголка глаза и проговорил:
– Я же не различаю цвета, ты забыла?
– Ой–ой–ой! – она всплеснула руками, с неимоверно благопристойным видом. – Тогда ничего не получится.
Он шагнул вперед, пожирая ее глазами.
– Я мог бы компенсировать этот недостаток чрезвычайной преданностью своей госпоже.
– Верность и преданность всегда высоко ценились в слугах.
Он подошел ближе, совсем близко, так что его губы почти касались уголка ее рта.
– А в мужьях?
– В мужьях они ценятся чрезвычайно, — прошептала она. Дыхание у нее сбилось, а от трепета ее кожи у него закипела кровь.
Он протянул руку к завязкам корсета.
– Я очень верный.
Она отрывисто кивнула.
– Хорошо.
Он потянул за ленточку, развязал бант, а потом просунул палец под узелок.
– Я знаю слово «верность» на трех языках.
– Правда?
Правда, и он не боялся, что она об этом узнает. Он хотел заниматься с ней любовью на всех трех языках, но решил, что для первого раза лучше придерживаться английского. Ну, то есть, в основном.
– Fidelity[1], – прошептал он. – Fid'elit'e[2]. Vyernost.
А потом поцеловал ее, пока она не успела больше ничего спросить. Он ей все обязательно расскажет, но только не сейчас, когда он стоит без рубашки, а корсет Оливии, наконец, развязан и упал к ее ногам. Только не сейчас, когда его пальцы трудятся над двумя пуговками ее сорочки и стягивают с плеч бретельки.
– Я люблю тебя, – произнес он, наклонившись и целуя впадинку у нее под ключицей.
– Я люблю тебя, – повторил он, двигаясь вверх по изящной линии ее шеи.
– Я люблю тебя, – на этот раз Гарри жарко прошептал эти слова ей в ухо, отпуская бретельки, чтобы последний покров соскользнул с ее тела.
Оливия подняла руки, чтобы прикрыться, он снова легко поцеловал ее в губы, а его пальцы уже расстегивали застежки на брюках. Он стал горячим и твердым, у него все ныло от желания. Он понятия не имел, как умудрился так быстро избавиться от ботинок, но через несколько секунд уже подхватил ее на руки и понес к дивану.
– Ты достойна того, чтобы все произошло на кровати, как подобает, – пробормотал он, – с подобающими простынями, подобающими подушками…
Но она покачала головой, сцепила у него на шее пальцы и пригнула его голову для поцелуя.
– Сейчас мне не хочется вести себя, как подобает, – прошептала она ему на ухо. – Я хочу только тебя.
Это было неизбежно. Гарри понял это в тот самый момент, когда она хитро спросила, планирует ли он просить ее руки. И все равно, именно в эту минуту что–то оборвалось, и он оказался за гранью самообладания, и все превратилось из соблазнения в чистое безумие.
Он уложил ее на спину и тут же накрыл ее тело своим. Прикосновение обожгло его. Они лежали кожа к коже, прижатые друг к другу с ошеломляющей интимностью. И ему до безумия хотелось ворваться в нее, овладеть ею, познать ее, но он не хотел торопиться. Он не знал, сможет ли привести ее к кульминации, никогда раньше он не занимался любовью с девственницей, и понятия не имел, возможно ли это вообще в первый раз. Но, во имя всего святого, он просто обязан доставить ей удовольствие. Чтобы, когда все закончится, она точно знала насколько он боготворит ее.
Чтобы она знала, что любима.
– Говори мне, что тебе нравится, – пробормотал он, целуя ее в губы, а потом в шею.
Он слышал ее дыхание, прерывистое, возбужденное и несколько озадаченное.
– Что ты имеешь в виду?
Он накрыл ладонью ее грудь.
– Тебе это нравится?
Она прерывисто втянула в себя воздух.
– Тебе нравится? – он провел губами дорожку к основанию ее шеи.
Она закивала, быстрыми, яростными кивками.
– Да.
– Говори мне, что тебе нравится, – повторил он, и его губы нашли ее сосок. Он слегка подул на него, потом обвел его языком и наконец полностью взял в рот.
– Мне это нравится, – выдохнула Оливия.
«Мне тоже», – подумал он и переместился к другой груди, объяснив себе, что это «для равновесия». На самом же деле это было нужно ему самому, он был просто не в силах пропустить ни дюйма ее кожи.
Она изогнулась под ним, прижалась к его рту, и его рука скользнула вниз и обняла ее ягодицу. Он сжал ее, затем двинулся дальше, в поисках нежной кожи внутри ее бедер. Сжал еще раз, а потом его рука подобралась близко, очень близко к самому центру ее естества, так близко, что он почувствовал исходящий оттуда жар.
Его губы накрыли ее рот, а пальцы нащупали нежную плоть и начали ласкать ее, а после вошли внутрь.
– Гарри! – воскликнула она, удивленно, но, как ему показалось, не недовольно.
– Говори мне, что тебе нравится, – повторил он.
– Это, – выговорила она. – Но я не…
Он начал двигаться в ней, то погружал, то вновь вынимал пальцы, она стала совсем мокрой, а он просто сгорал от желания.
– Ты не… что? – спросил он.
– Я не знаю.
Он улыбнулся.
– Что ты не знаешь?
– Я не знаю, что я не знаю, – практически рявкнула она.
Он подавил смешок, и его пальцы на мгновение остановились.
– Не останавливайся! – закричала она.
И он не стал останавливаться. Он не остановился, когда она выкрикнула его имя. И не остановился, когда она схватила его за плечи так сильно, что, наверняка остались синяки. И он вовсе не думал останавливаться, когда она начала конвульсивно сжиматься вокруг него, так быстро и так сильно, что чуть не выпихнула его руку вон.
Джентльмен этим бы и ограничился. Она достигла вершины и все еще была девственницей, а он, видимо, просто чудовище, раз хочет до конца заняться с ней любовью, но он просто не может… нет, он не может…
Оливия принадлежит ему.
Правда, Гарри только что понял, что сам он принадлежит ей гораздо больше.
Не успела она опомниться от оргазма, как он рывком вытащил пальцы и навис над ней всем телом.
– Я люблю тебя, – произнес он глухим и хриплым от страсти голосом. – Я должен это сказать. Мне нужно, чтобы ты знала. Чтобы ты понимала это сейчас.
И Гарри ринулся вперед, ожидая сопротивления. Но Оливия была так возбуждена, так обласкана и любима, что он легко скользнул внутрь. Он вздрогнул от наслаждения, от восхитительного слияния их тел. Для него самого все было как будто впервые – желание обуяло его настолько, что он потерял над собой контроль. А потом, со скоростью, которую можно было бы считать постыдной, не будь она уже удовлетворена, он вскрикнул, замер, и наконец взорвался.