Старая леди большую часть светлого вечера провела в беседке, читая дамский роман.
Я сунулась к ней с разговором, но леди рассеянно пробормотала: «Позже, милочка!.. Сейчас он ее поцелует!.. О, небеса!..»
Сестры и молодожены отправились к фонтану, метавшему хрустальные брызги в северной части сада, находившейся с другой стороны дома.
Моего пса-защитника пряменькая книголюбка-мышелюбка, вдруг решительно захлопнувшая книгу, увела в свою комнатку – что-то там починить...
Тут я и заметила старый вяз с креслицем на канатах.
Я всегда любила качели – за их ритмический покой. Говоря точнее, но высокопарнее: за благословенную гармонию...
И вот, тихонько покачиваясь в креслице, я думала-думала-думала больной головой –изо всех сил! И надумала: не нужно подставлять хвост Тратора под неприятности! Надо просто-напросто сбежать прямо сейчас! Пока на мне – теплая одежда. Пока никто не ждет, что я убегу. Пока все, кроме Тумца, отошли в другие части сада и не видят меня.
Гадкий людоед мрачно осматривал стены приюта, точно ища в них обязательные пробоины. И, кажется, собирался вновь обогнуть дом.
Выждав, когда тролль уберется за угол приюта, я вскочила с качелей – и бросилась к тому ближайшему месту решетки, которое обещало мне горизонтальную поддержку.
Словно чемпион по лазанью, удирающий от тигров-людожоров, я шустро взобралась наверх. Выдохнула. И поспешила спуститься.
И побежала к той дорожке, по которой меня привел к приюту доверчивый недотепа Бобби.
О, как я мчалась! Никогда в жизни я не бегала столь быстро! И надеюсь, что мне уже никогда не придется так стремительно улепетывать! До колик в левом боку, до старчески прерывистого дыханья! До темных пятен-фантомов, подло запрыгавших пред моими глазами!
На пути к знакомой улице, к знакомому мне люку – может, смогу выбраться домой?! – меня охватила невероятная паника. Хотя за мной никто не гнался, но сердце шептало: «Беги, Марта, беги! Беда уже рядом! Рядом!..»
Моя интуиция часто оказывается правой. Так случилось и в тот раз...
И вот, я уже различила впереди первый городской особняк! Желтый! Знакомый на вид! И – начало нужной мне улицы! «Скорее, Марта, скорее! Беда рядом!» – тревожно завопила интуиция.
Задыхаясь, я кинулась туда, где в розовых лучах заката мелькали силуэты прохожих.
И тут передо мной – явясь из-под булыжника мостовой! – предстала одна из девочек, подававших днем обед психам. Катальщица!
Это чудовище со внешностью белобрысого ребенка – моложе меня лет на шесть, ниже меня сантиметров на шестнадцать и в два раза худее меня! – это мелкое чудовище заявило надменным недетским тоном:
– Ах, ты, гнусь мелкорылая! Мы тебя приютили! Мы дали тебе время! А ты – бежать?! А ну, живо! Кругом! Марш в приют!
– Да у тебя, дура, нос не дорос мной командовать! – возмутилась я. – Пока, хамка!
И я попыталась обогнуть наглую дуру.
Но катальщица ухватила подол своего собственного серого платья и, замахав тканью вверх-вниз, заверещала какие-то заклинания. Я не услышала ни одного знакомого слова!
Мое тело отяжелело, ноги стали ватными. И тут налетел серый песчаный вихрь!
Меня мощно ударило в лицо сжатым потоком ледяного воздуха. Меня закрутило, как юлу, и потащило в небо, как сухой осенний лист – бессильный и бесправный.
Гнусная магия девчонки поволокла меня обратно – в проклЯтый и прОклятый Кров Умалишенных!
В полете меня кошмарнейше замутило. Шум вихря – как от медных трещоток! – стал невыносим для слуха. И я потеряла сознание...
С тех пор я люто ненавижу всех катальщиц.
XI. Озарение и поучение
XI. Озарение и поучение
Когда я очнулась – в своей палате номер четыре, – сквозь стекла кем-то запертых окон мерцала золотыми звездами глубокая фиолетовая ночь.
На ларе печально таяла свечка. Огарок торчал в каком-то новом по форме подсвечнике.
Я сползла с кровати на пол, нащупала рукою тапочки, кое-как их нацепила.
«Я совсем разбита!» – вздохнула мысленно.
И мою душу затопила теплая волна иронии.
Моя мама нередко восклицала: «Я совсем разбита! Не хочу и не буду!» – когда папа предлагал ей какие-нибудь неприятные занятия. Например, испечь шикарный торт на День Победы или поехать всей семьей на рыбалку.
Мое состояние «совсем разбита», уж точно, было не чета маминому! Всё мое личное природное мясцо чувствовало себя так, словно его прокрутили через мясорубку – совершенным месивом, охваченным болезненной дрожью.
Почему-то мне срочно приспичило рассмотреть новый подсвечник. Превозмогая свою беспомощную разбитость, я дотянула свое тельце до ларя. Опустившись на дубовую крышку, я переставила подсвечник себе на колени. Присмотрелась и устало выдохнула.