К счастью, святой отец не счел мой вопрос дерзостью.
На мое: «Зачем вам столько часов?!» – он разулыбался и жизнерадостно выпалил:
– Так ведь – часовня! Берегу время прихожан!
– Вы, стало быть, часовщик? – уточнила я.
– Отчасти, девушка! – подтвердил он.
– И, стало быть, святой? – поднажала я.
– Стараюсь! – воскликнул святой отец.
И активно покивал в знак согласья, как бычок помотав чубом.
Блаженный прошагал к ящику для пожертвований, вытащил из-под него второй ящик – с какими-то бумагами. Порылся там. И преподнес мне часики-медальон на длинной нашейной цепочке.
– Вручаю орден за храбрость! – шутливым тоном пояснил блаженный. – Носи на здоровье, девушка!
Я поблагодарила. Повертела часики в руках, полюбовалась ажурным крестиком, высеченным на серебряной крышечке. Заглянула внутрь медальона: стрелочек было три – и они вращались в полной тишине.
– Вы меня, наверное, теперь захотите окрестить? – предположила я, надевая медальон на шею и упрятывая часики под воротник платья.
– Но ведь ты – уже... – Блаженный искреннее растерялся. – Ты же поверила в серебряные лучи! Разве не так?
Конечно, поверила! Попробуй-ка не поверь тому, что наглядно спасает уши от вечного гуляния по психушке!..
– Ясно, – сказала я. Хотя, если честно, я отложила обдумывание темы на потом.
– Я просто дам добрый совет, – нерешительно продолжил часовщик. – В беде говори: «Вечность, помоги!» И тебе, возможно, полегчает.
– Такая короткая молитва? И с толком? – усомнилась я. – Два слова? А мне их хватит?
– Пока достаточно, – утешил он. – Когда придет время, ты сама найдешь более длинную.
– А мой кэб? – напомнила я.
– К семи часам должен подъехать фортель, – сообщил блаженный. – Я отправлю кое-кому посылку. С Фортиссимо. А заодно отправлю и тебя.
Я догадалась, что фортель – штука с колесами. Ну, что ж! Хотя раньше мне казалось, что фортель – что-то вроде пакости мужского рода; но, если у тезки пакостника есть колеса, так я – согласна. Лишь бы до нужной деревеньки доехать, а уж на чем – не важно!
– Надо надеяться, Фортиссимо – кучер? – уточнила я ситуацию косвенным вопросом. – Надо надеяться?
– Даже – можно! – выпалил блаженный. – Надейся, девушка, надейся! Фортиссимо свой фортель так славно гоняет, что любой возница-ловкач от зависти возрыдает!
Пока я взвешивала: хочется ли мне ехать с Фортиссимо на фортеле, из которого меня может ненароком выкинуть на крутом повороте; или лучше уж дотопать пешком до Лондвисса и там принанять таратайку с водилой поспокойнее? – блаженный вышел из часовни, а через четверть часа вернулся – почти бегом – с крынкой парного молока.
Я начала пить, стоя на пороге часовни. И вспомнила о Сосе-мол-масловке. И о ночном подвохе ведьмы, оборотившей мою же память о коте против меня.
Я вздохнула, отерши ладошкой молочные усики. И сделала грустный вывод: чем меньше я буду думать о прошлом – тем лучше!
Фортель припылил ровно в семь. И, узревши сей транспорт Офширно, я мигом признала: фортелем названа эта штука на колесах – неспроста!
Представьте: маленький железный колобок с двумя сиденьями внутри; лилипутские дверцы, через которые пропихиваешься, согнувшись в три погибели; жесткие сиденья с потрескавшейся коричневой обивкой!
Не продохнуть, не распрямиться! Зато – не дует. Потому что вместо окошек на дверях – узкие прорези в два пальца шириной. Да оконце с ладошку – спереди. При желании, можно и вовсе закупориться, потому что все прорези легко закрываются сдвижными пластинами.
На пол внутри фортеля-колобка насыпано сено, смешанное со свежей душистой травкой.
Колобок держится на двух деревянных колесах, оправленных в железные обручи. Передок – крохотное сиденье для несчастного филе кучера. Спереди торчит рогатина-закорюка для укладывания вожжей. Две странные серебристые струны, кое-как присобаченные к белой лошадке, довершают диво дивное. И опасное...
Фортиссимо – мордастый бородач неопознаваемого возраста, – привязал лошадку к низкой ограде дворика. И скрылся в часовне, чтобы потолковать с блаженным наедине.
Я вынесла лошадке ломоть хлеба, чтобы заранее к ней подластиться. Пусть помнит, что везет очень хорошую девушку!
Белянка счавкала подношение, вяло поводя снежными ушами и карими глазами. Пофыркала. И особого дружелюбия не выказала.