Но парень-под-хмельком в собачьи намеки не вник. Рванулся. Порвал сам себе о зубы Миффи рукав ситцевой рубахи. Разозлился так, как будто виноваты – мы, а не он. Проорал нам нечто грязное о том, кто моя мама и кто мама моей собаки, и о том, что он с нашими мамами обычно делает.
Мы с Миффи замерли, прикидывая в наших умах: «Чем крыть? Или проще – гордо уйти?»
Но в трактире был тот, кто прикидывал быстрее, чем мы. И потому через тридцать секунд пьяница-похабник корчился на полу с разбитым лбом.
– Благодарю вас, сударь! – сказала я рукоприкладчику. – Правосудие ваше – великолепно! Вы – благородный защитник чести невинных дев!
И тот, удостоенный моих похвал, поцеловал мне ручку.
«Так. Без перчаток. Руки жесткие. Ногти ровные, чистые. Наряд – видать, купеческий: почтенный, дорогой, невзрачный, – быстро оценивала я в уме достоинства защитника. – Сильный удар левой. Видно: здоров, как бык. Не старше тридцати пяти. Не писаный красавец. Лысоват. Второй сорт. Глаза – цвета зрелого желудя, приятные. Сгодится. Может быть...»
Второсортный красавец – спекулянт-профессионал? – счел необходимым проводить нас с Миффи до нашего кукольного домика...
Пятиминутный путь мы взаимно-охотно превратили в получасовую беседу. Миффи гуляла вокруг нас кругами и явно одобряла мое новое знакомство.
Томас Грейнджер – чаеторговец, судовладелец, выпускник Оксдорфского университета, – не был истинным важным сэром, но был настоящим джентльменом.
К моему крайнему удивлению, леди Матильда, вышедшая в сад на призывное громогласное «Вээээээээээээээээээээээээээээ!», пригласила чаеторговца в дом.
И до самой ночи в крохотной синей гостиной шел оживленный разговор о подлинной жизни в Офширно.
Леди Матильда и Томас Грейнджер слаженно обсуждали – и осуждали – войну на Востоке; дружно сердились, что консоли не идут в гору; ругали Королевский Совет за подлое расхищение казны «нашей славной королевы Висторики, достойной править тысячу лет»... И мои знания о новом мире быстро пополнялись...
Время от времени сударь Томас поглядывал то на меня, то на собаку.
А мы с Миффи – хорошие девочки! – вставляли в беседу только: «О, да!», «Конечно же, сэр!», «Я согласна с вами!» и «Вяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя!» – и потому казались богатому сударю Томасу самыми нежными и покладистыми существами на всем белом свете...
И... В тот мирный спокойный вечер я не вспоминала ни о надменном Златокаске, ни о ветреном маркизе...
XXII. «Не ходите, леди, по лесу гулять!»
XXII. «Не ходите, леди, по лесу гулять!»
Приятный гость-чаеторговец твердо заявил перед уходом из нашего кукольного домика: «Хотя меня и отвлекают срочные дела в Лондвиссе, но я, милые леди, с вашего позволения, буду навещать вас как можно чаще!..»
Все мы радостно-согласно покивали сударю Томасу, а Миффи – еще и помахала ему хвостом...
Леди Матильда выделила мне – бессрочно – гостевую спаленку.
Я получила от хозяйки дома – на сон грядущий – кучу наставлений по теме дальнейшей жизни в деревушке. Затем – выговор за то, что я «приволокла в дом столь неказистую одежду, что ею впору полы мыть или же – передарить Миффи»; и обещание выписать для меня из столицы то, что «достойно быть на юной хорошенькой леди».
Мыть посуду – после холодного ужина – леди Матильда мне запретила. Оказалось, что всякая грязная работа тут – дело для наемных работниц. Их – две. Одна приходит каждое утро, чтобы слегка прибрать дом. Другая – раз в неделю, чтобы помочь первой сделать генеральную уборку. Зато мне разрешалось ухаживать за Миффи. И еще, при условии, что я надену специальные перчатки, – возиться в саду с цветами.
Наконец, Миффи улеглась спать в гостиной – на низкой широкой тахте, покрытой зеленым шерстяным одеялом. Леди Матильда удалилась в свою спальную. А я, погасив керосиновую лампу, взяла подсвечник с догоравшей в нем свечкой, и отправилась к себе – в личную спальную!..
Днем я лихорадочно решала: остаться ли тут?! И потому не особо рассматривала дом изнутри. Вечером меня от всего на свете отвлекал сударь Томас. А теперь было темно. Робкого света свечки хватало мне лишь на то, чтобы не врезаться в мебель.
Из распахнутого окошка смотреть на небо было трудно, потому что вид был перекрыт высокими кустами малины, притянутыми веревочками к заднему заборчику сада.
Задний глухой заборчик – очень высокий, в отличие от переднего с калиткой, – находился всего в паре метров от окна. Кусты малины заполняли проход между забором и стеной домика.