Мне стало дурно. Совсем худо мне стало, леди и сэры!
Боюсь, еще бы секунда – и я бы схватилась за сердце, словно постарев изнутри разом на тридцать лет.
Но тут Бесли заговорила почти ласково:
– Давай-ка, малышка, нарядись в сухое! Да застели постель, девочка! А я схожу принесу тебе свежего чайку.
Она свалила гору вещей на кровать. Сгребла в охапку все мои мокрые шмотки. И удалилась, не забыв меня запереть.
Сидеть голышом в простыне и дрожать от тревоги – не особо приятное развлечение. Поэтому я взяла себя в руки. Рассмотрела вещи. Приятно удивилась тому, что мне дали очень хорошее белье. Вдыхая аромат лаванды, я облачилась в хлопковые панталоны, холщовую юбку, мягкий белый лиф с завязками спереди. Натянула бежевые плотные чулки.
Красное платье оказалось мне великовато. Зато и его воротник, доходивший мне до подбородка, и очень длинные рукава, и подол до пят подействовали на меня как успокоительное. Как валерьянка на нашего с Андрюшкой котика Соса.
Мне вспомнилась книжная фраза: «У меня стал квакерский вид». Честно говоря, до сих пор мне весьма туманно представляется, что это за вид. Вероятно, такой, как у болотной лягушки – неброский, скучный, унылый. Мой наряд вовсе не был уныл, несмотря на то, что надежно прятал почти все мои юные красоты.
«Если удастся выпросить назад мои пальто и сапоги, когда их просушат, то я, пожалуй, сбегу отсюда не в своих юбчонке и джемпере, а вот в этом приличном платье!» – решила я.
Наверное, вас слегка удивил тот факт, что я, попав в иной мир, почти сразу замыслила создать лучшую версию себя самой. Но поймите меня правильно. Мой прежний потерянный мир никогда меня особо не волновал.
Детский садик, средняя школа, пионерские лагеря ничем мне не мешали. Я там бывала. И обижали меня там нечасто. Но моя настоящая жизнь текла как бы параллельно реальной.
В моей внутренней жизни клубились страшные тайны, бродили странные люди, парили загадочные сны. Всё это было, понятно, не мое. Всё это было одолжено у кого-то, давшего себе труд написать книгу или снять фильм. Но теперь-то, попав в Лондвисс, я получила загадки лично в руки – как частную собственность. Мою частную собственность!
Возможно, было бы уместно упасть на кровать – и разрыдаться. Ведь я, наверно, никогда не увижу больше родителей и брата с котом. Возможно, кто-то решит, что у меня от рождения – черствое сердце, раз я не потратила ни единой минуты на горевание по утраченному. Не знаю, черства ли я. Считаю: нет. Хотя не знаю, как это доказать.
Но так или иначе, когда Бесли, не переставляя ног, вернулась назад и опустила поднос с чаем и свежими булочками прямо на только что застеленную мною кровать, я – спокойная на вид, о, совершенно отрешенная на вид! – я начала ужинать, вежливо сказав: «Спасибо, Бесли! Вы очень ко мне добры!»
Краешком глаза я заметила лукавую усмешку тетки. Краешком уха уловила негромкое хмыканье.
– Я не бываю добра, дорогуша! – прошипела Бесли. – Здесь это – против правил.
Мое лицо изобразило полнейшее недоумение. Бесли еще разок презрительно хмыкнула.
Так началась необъявленная игра в «Кто кого переиграет?» – и всей своей молоденькой душой я тайно надеялась на победу, хотя уже известная мне мистическая наличность Лондвисса ополчилась против меня.
IV. Страшная жалость
IV. Страшная жалость
Даже провалившись в сон, как в глубокую темную яму, устланную ватой, я непрерывно чувствовала: рядом кто-то есть. Кто-то опасный. Кто-то тихо ждавший, когда я окончательно расслаблюсь.
Видимо, здоровый инстинкт самосохранения оказался во мне очень силен. Иначе как я успела бы пробудиться за миг до того, как ночной кошмар меня пожрет?..
Кто-то бережно касался моих волос, кто-то сдерживал в темноте дыхание, кто-то склонялся над моим лицом – и слабо пах гнилыми яблоками.
Я рванулась из-под неизвестного нетяжелого. Вскочила на ноги. Чудом сообразила: спички, которые мне дала Бесли, оставлены на ларе. Истерически быстро обшарила крышку ларя. Усилием воли не дала рукам задрожать – и умудрилась не выронить коробку. Чиркнула раз-другой спичками. Успела заметить, что неизвестный, сидя на краю кровати, скрючился и закрыл лицо руками.
Подскочила к подсвечнику, забытому с вечера на стуле. Зажгла свечу.
– Кто вы? Зачем вы здесь? – спросила я, не надеясь на ответ.
Но неизвестный – нечто хилое и округлое – застонал:
– Умоляю, будь добра, Марта! Не свети мне в лицо! Я же облезу!