Я молчала. Сэм ободряюще подмигивал мне, пристроившись у серой стены, за спиною шефа.
– Ах, негодник! – Сухонькая ручка леди потрепала шерстяной рукав хамистого зверолюда. – Годы вас не меняют, дорогой мой! Совсем запугали бедную девочку, инспектор! Незачем, незачем! Уверяю вас, милорд будет к нам милостив, Марк!
Весьма знакомая мне, благородная леди встала со стула.
Инспектор поцеловал ее увядшую ручку. И они – мой враг и моя спасительница! – впились друг в друга такими особенными, скорбно-ласковыми взорами, что ошибиться в выводе было невозможно: то засветилась полузабытой болью та самая старая любовь, о которой недавно упоминал сержант Мак-Якобински...
Я сбегала в камеру. Шустро собрала вещи.
Провожая нас до кареты, инспектор успел еще десяток раз коснуться руки моей защитницы, а затем, напоследок, зловеще прошипеть мне в ухо: «Попробуй сбежать, маркиза! Убью! Лично!..»
Сэм и адвокат сели в маленькую карету – напротив меня и леди, выкупившей меня из тюрьмы.
Зеленая карета, походившая по форме на нераскрывшийся бутон мальвы, загромыхала на красных колесах по удобным мостовым Лондвисса.
– Я к вам пару полисменов уже послал, уважаемая! Но хочу еще разок им внушить, чтобы не озоровали там у вас. Озорники они еще, молодцы-то наши! Самый ведь молодняк в дозор-то ставим. И потому еду... – пояснил Сэм.
Моя защитница кивнула. Натянула на сухонькие ручки желтые лайковые перчатки. Опустила черную вуаль на морщинистое лицо.
– Не знаю... Как вас... Благодарить... – У меня больно сжималось сердце. Слова застревали в горле. – Как же вы узнали?
– Газетчикам до всего есть дело, моя дорогая! – из-под вуали откликнулась защитница. (О, небеса! Как же знакомо леди томно растягивала фразы!) – А я, хотя и клянусь ежедневно, что навсегда перестану читать новости, однако же: нет-нет, да и заглядываю в белые листки с черными пакостями! Вам следовало бы послать мне письмо, моя дорогая!
– Я не посмела вас растревожить, леди Глэдис! – отвечала я, пробуя пальцами алый бархат обивки. – А серые лошадки в белых яблочках – всё те же, не так ли?..
Мать моего Томаса не ответила. И я прекрасно поняла – почему...
Двухэтажный особняк миссис Грейнджер встретил меня с порога счастливой белой мордой, протяжно возопившей: «Р-р-раааааааааааааааааааааааааааа!»
Ответное «Ура, ура, Миффи!» было придавлено тяжестью развеселившегося нырвольфа.
Красные пинетки и алые глаза привели Сэма в восторг. Оказалось, что сержант не имел чести познакомиться с Миффи в доме моего маркиза, потому что во время обыска там – боббики искали яд, – слуги зачем-то прятали Миффи от зорких глаз полиции.
Мы с Миффи поселились в той же гостевой комнате, где я некогда жила в качестве невесты сэра Томаса Грейнджера. Вопреки точному знанию, мне казалось: с тех пор минуло много-много лет.
Пока Сэм поучал своих боббиков, а леди Глэдис отдавала распоряжения слугам, адвокат вручил мне наедине (верный нырвольф – не в счет) резную шкатулку с драгоценностями.
В шкатулке дремали: серебряные украшения, купленные мною для балов; золотой браслет с рубинами – обручальный дар чаеторговца; колье и серьги – серебро с янтарем, первый подарок маркиза; разные кольца и ожерелья – тоже символы щедрости маркиза; и – та самая бриллиантовая диадема, которую я сдуру отвергла не так уж давно, если верить календарю.
– Значит, вы не передумали, мистер Дракс?
– Нет. Отчего бы мне передумать, прекрасная и богатая дева?
– Но ведь суда еще не было...
– Выиграть – дело времени. Выиграем! И, кстати, наедине я для вас – просто Тимати, бесценная леди Марта! Учтите, я ничего вам не приносил. Если спросят...
– Отлично, дорогой сэр Тимати!
Адвокат поцеловал мою ручку. Я улыбнулась. И чмокнула жениха в гладко выбритую щеку. Сэр Тимати не стал терять время уединения зря – разумеется, в границах приличий...
Весь тот день я чувствовала себя несказанно виноватой перед всеми знакомыми. И не совсем – беспричинно. На меня вдруг нашло прозрение: как-то так получалось, что я использовала всех вокруг; даже, когда не пыталась и не надеялась заставить кого-либо оказать мне помощь, сэр Случай сам вынуждал и людей, и не-совсем-людей помогать мне. И, после страстных поцелуев с симпатичным адвокатом, я отчего-то застыдилась вдруг своей удачливости...
День прошел в мелодраматических воспоминаниях.