– Всегда знал, что вы – не дурочка. Но характер у вас – взрывоопасный, леди Марта! Будьте менее требовательны к тем, кто вас бережет! Есть и еще...
Адвокат осекся на полуфразе. Я заподозрила новый секрет.
– Еще – что?
– Ничего. Так, обмолвился...
– О сударе Томасе? Вы подумали о нем, верно?
– Нет, леди!
– У вас глаза стали вдруг печальные-печальные, сэр! Значит: да!
– Хорошо, сдаюсь!.. Но вы пожалеете, что сунули нос не в свое дело!.. Простой вопрос: снилось ли вам в кошмарах, добрая дева, как настоящие мужчины подавляют восстания? И еще один: вы точно знаете, из кого именно текла рекою кровь, упомянутая в нашей правдивой газете?
– Довольно! Вы правы! Я – пожалела!..
Я и мистер Тимати легко понимали друг друга. Жених ясно дал мне понять: не только бомбисты, но и сударь Томас – вовсе не безгрешный ягненок. Я побоялась додумать, как именно мой чаеторговец пресекал неповиновение на своих бесценных плантациях...
– Для бомбистов адвокатов нет. Виновных быстро повесят. И вам не надо их ненавидеть. С ними покончено! – ободрил меня жених. – И о чем вы теперь молчите, моя прелесть?
– Просто молчу. Ни о чем.
– Опять врете! Я сердцем чую!
– Адвокатам не полагается иметь сердце, сэр!
– Я в курсе. Но сердцу этого – не докажешь!..
Выудить у меня признание жениху не удалось. Я отвлекла его поцелуями.
Я думала тогда: «Теперь-то Зайка никогда больше не увидится с Тони! И правильно! Так им и надо, тварям! Я их ненавижу!.. Но нельзя говорить Тимати про Зайку! Никому нельзя! Или – ее найдут! И повесят!.. Может, ей теперь страшно – и она одумается, исправится?..»
Логики в том размышлении было мало. Мне ли, дважды вдове, жалеть бомбистку?! Но не всё в этом мире линейно и однозначно...
В середине июня, полностью восстановленная в правах, я, маркиза Рашорш-Фонтьер, отправилась в поместье, доступ в которое так долго мне запрещался...
Молодая горничная, распаковывая мои столичные покупки, глупо верещала:
– Маркиза, вы слишком похорошели в Лондвиссе! Маркиза, ваш адвокат не только ловок, но и безумно красив! Маркиза, вам жутко идет траурное платье из бомбазина!
Мое терпение взорвалось на слове «бомбазин». Я с руганью выставила горничную за дверь моей спальной комнаты.
– Ох-ох! Зловредная хозяйка нам попалась! Ничем ей не угодить! – наябедничала горничная дворецкому, даже не отойдя от двери.
Я выскочила из комнаты и крикнула дворецкому:
– Уволить болтушку! Живо! Сию минуту!
– Будет исполнено, миледи! – согласился дворецкий. И отвесил мне низкий поклон. – Счастье-то какое! Дожил я, наконец-то, до явления твердой хозяйской руки!..
Остывши, я простила болтушку, но здравый смысл не дал мне отменить приказ. Как можно держать в доме прислугу, у которой не хватает ума ругать хозяйку там и так, где и как хозяйка не услышит, – подальше да потише?! Дураки бывают опаснее злодеев! Потому что глупцы часто делают зло случайно, без цели и без смысла, и потому предугадать их действия – труднее, чем лукавые проделки умных людей...
Вскоре твердая хозяйская рука оказалась опасно близка к тому, чтобы выдрать с корнем рыжую бороду самого дворецкого! За жестокое обращение того с моим безобидным вампиром!
Пока Миффи резвилась во дворе, играя с какими-то чумазыми детьми, я обошла весь дом и раздала кучу приказов по хозяйству. И заказала на вечер пирогов с мясом.
И отправилась в подвал, самолично волоча клетку с белыми короткоухими кроликами. Дворецкий топал рядом, неся на плече ружье.
– Зачем вам ружье, Кладдимор?
– Подвальник часто бунтует, миледи! То голодовку объявляет, то загрызть меня хочет! Вот я ружьем и предохраняюсь. Убить – не убью. Шкура вампирская – особый сорт. Но и просто боль – Фелю наука!
Я задохнулась от возмущения. Еле отдышалась.
– Вы стреляли в Феля? Стреляли?! Как вы посмели?!
– Чтобы он ел нормально, миледи! Бастовал же! Словно политический болван! А голодного – как же потом загонять?..
Я замерла, не дойдя до места вампирского заточения.
Коридор был просторен, сух, выкрашен коричневой масляной краской – и стены, и потолок. Серые плиты пола – без трещин, новы, чисты.
Дворецкий держал фонарь за крюк, ружье за хвост. И самодовольно улыбался.