С минуты на минуту должен был явиться управляющий моего имения, господин Звинирус – инициативный, но мрачноватый тип. Адвокат уверял меня, что сумрачность управляющего не играет роли, если бухгалтерия и хозяйство – в полном порядке. Но я скрытно робела перед своим хмуро-деловитым подчиненным.
Господин Звинирус уже не раз уговаривал меня: открыть конный заводик! Мистер Тимати помалкивал. А я колебалась. Потому что ничего не смыслила в разводе лошадей...
Мы с Миффи посовещались: идти ли нам вниз – заранее? И остались ждать управляющего, торча в окне. И дождались. Но не Звинируса...
В распахнутые ворота влетел вдруг чужой конь. Таких тонко-ногастых и ярко-рыжих у нас в хозяйстве точно не водилось!
На копытном госте сидел чужак в сапогах – горбатый коротышка в синем трико. Он швырнул на красный кирпич двора большой белый конверт. Поставивши своего коня на задние копыта, коротышка развернул того цирковым зигзагом. И умчался прочь. Под заливистый лай Миффи, от возмущения едва не выпавшей с нашего псевдо-балкона.
Наш конюх подхватил конверт и передал Кладдимору, выскочившему во двор.
Минут через семь дворецкий поднес мне письмо. На серебряном прямоугольном подносе.
– Вас, Кладдимор, и с собакой – не доискаться! – возмутилась я. – Где вы прятались, Кладдимор?! Мы с Миффи вас обыскались! Весь дом обежали!
Дворецкий смолчал. И с поклоном подсунул поднос Миффи. Та сняла конверт зубами – и вежливо передала мне.
Я осмотрела конверт: вишневая печать, без герба; восковая клякса – и всё. Я понюхала: письмо не пахло. Миффи тоже принюхалась – и фыркнула.
Одна кайма конверта отличалась от трех других легкой неровностью. Я подковырнула бумагу ногтем...
– Так и есть! Вы уже вскрывали! Как вам не стыдно, Кладдимор?!
– Ради вашей безопасности, миледи! Внутри мог быть порошковый яд! Вернее, ядовитый порошок. Один вдох – и... А я потряс... Яда нет, миледи!
Лист шелковистой голубоватой бумаги отвлек меня от хитростей дворецкого.
«Извещаю Вас, Ма-Ро! Я знаю Вашу историю! Жизни! В моей стране! И требую! Сорок тысяч! Наличными! За молчанье! Завтра. В семь вечера. У памятника Десяти Бобров. Будет седой возница. Лошадь – черная! Садитесь в кэб! Без вопросов! Деньги! В обмен! На молчание! Или я загублю! Вашу будущность! Бы-Ры. Пы-Сы: Не вздумайте звать полицию! Вас это сгубит!»
– Какая прелесть! – воскликнула я. – Миффи! Нас развлекут!
И зашлась истерическим смехом.
Дворецкий вылупил на меня свои глаза-желуди.
– Миледи не понимает?! Это – шантаж! Грязный шантаж, миледи!
Миффи весело закрутила хвостом.
– Кладдимор, нет причин волноваться! Шантажист еще пожалеет, что с нами связался! Верно, Миффи?!
Та заливисто залаяла, поддерживая мое жизнерадостное настроение.
– Так. Мы с Миффи едем сейчас же! Жаловаться сэру Драксу!.. Закладывайте карету, Кладдимор! Я только переоденусь. И заскочу на минутку к Лотрифне... А вы, Кладдимор, передайте Фелю, когда он проснется, что Марта вернется скоро!
– Много чести! – буркнул дворецкий.
– Тогда просто направьте Феля на кухню! Лотрифна его утешит!
– Много чести для шантажиста – сорок тысяч за тишину! – пояснил дворецкий.
– А пусть покричит! – окончательно развеселилась я. – Денег я ему – не дам! Еще чего не хватало!
Дворецкий, просияв, залюбовался мною – с почтением и с уважением! Я поняла: лучшее доказательство невиновности жертвы шантажа – ее нежелание платить деньги вымогателю!..
Довольно хлипкая, зато красивая золотистая карета неспешно дотрясла нас с Миффи до особняка леди Глэдис. Та порозовела от радости неожиданной встречи. И я впервые до конца осознала, насколько одинокой чувствует себя мать Томаса, если так рада мне – девице, в принципе, почти чужой для нее!
У леди Глэдис, как обнаружили мы с Миффи, сменился дворецкий. Новый совершенно не робел перед моей собакой.
«Прежний дворецкий меня подвел, милые гостьи! – с печалью пояснила хозяйка дома. – Прежний как-то раз внезапно побледнел – и умер. А новый, присланный ко мне Биржей Труда, оказался не белым. Впрочем, леди Миффи, вы и сами с леди Мартой это хорошо видите!»
Желтое лицо в сетке морщин походило на усохший мандарин. А узкие сливовые глаза были очень мудрые, очень печальные. Я насторожилась: люди умные да грустные, как правило, – моралисты и зануды! Но Миффи одобрила новичка, как только тот сообразил выдать ей дообеденную закуску – жареного гуся.