Жалко березки рубить, пуская их тела на бумагу, — ибо тогда никаких березовых рощ не хватит, так и планету обезлесить можно, — если даже в самом сжатом постмодернистском списке дать этот их, толстозадых баб, повседневный бред. А потому, to make a long story short, — вот, на выбор, лишь один краткий эпизод, где как в капле воды... и т. д.
Была у нас в бухгалтерии одна женщина. И Бог наградил ее двойней. То есть именно наградил, ибо последствия это как раз и выявили. Сначала вроде не так-то ладно все шло. Дети начали бороться за корм, то есть отнимать его друг у друга, еще в утробе своей матери.
А потому родились слегка дефективными. Один ходил, но не говорил. А другой говорил, но не ходил, а ходил под себя, то есть страдал энурезом. И поэтому женщина эта работала в бухгалтерии на полставки: не пять дней, а три, а те два дня она отдавала детям: одного водила к логопеду, а к другому водила детского невропатолога. И бабы ей страшно завидовали. Шутка ли: ходить на работу не пять дней, а три. И хоть денег она тоже получала не за пять, а за три, все-таки какие там деньги, их нет и не будет, а зато дней не пять, а три.
Ну ладно. А тут, значит, по разнарядке, к праздникам, спускают на коллектив бухгалтерии белый ситцевый пододеяльник. В количестве один (прописью). Конечно, можно спать и без пододеяльника. И вообще какие-то пододеяльники у всех так или иначе были. В каждой семье. Но не новые. А в магазинах их уж лет сто не давали. Поэтому, конечно, именно бухгалтерши, то есть специалисты в области учета, вмиг оценили, что раз дают, надо брать. (Тогда такие товары шли только по разнарядке на коллектив.) Но как его брать, если он один, а баб пятнадцать?
Ясное дело: решили тащить жребий. Для этой цели заведующая бухгалтерией, чтоб все по справедливости, взяла у курящей пятнадцать спичек, зажала их в жменю, а там четырнадцать нормальных спичек, а одна, в смысле счастливая, короче других. Я от этого дела, конечно, смылась, сказав, будто у меня горит квартальный отчет (что, впрочем, не было такой уж беспочвенной ложью).
Сижу я, значит, в другом, кладовочном, помещении и слышу за стенкой такую жуткую тишину. Нервы просто не выдерживают. Ну, думаю, перед взрывом. Как это: четырнадцать баб, и чтобы такое белое безмолвие. Так не бывает. И точно. Раздается дикий, дичайший взвизг, переходящий в длинный такой, сверлом в уши, визг. Визжит заведующая, а ей подвизгивают по очереди те, у кого хорошо с легкими. Если вы бывали на концертах Пола Рэйлсбека, там такой же эффект используется. Но там это красиво.
И вдруг визг вырубается, снова жуткая тишина, такие вот звуковые эффекты, и в этой тишине начинает разрастаться и крепнуть речитатив заведующей: “Она не имеет права! Она этого не заслужила! Она не имеет права! Она этого не заслужила!” — а ей подпевают те, у которых хорошо с легкими: “Она этого не заслужила! Она работает на полставки! Она этого не заслужила! Она работает на полставки!” Такой, в общем, хор.
И тут я начинаю понимать, что спичку-то с пододеяльником вытащила как раз бедная Таня, для которой все жребии были равны. Потому что хоть Господь и наградил ее сначала возможностью работать на полставки, а потом еще таким ценным подарком, она как-то заранее знала, что ничего хорошего из этого не выйдет, и оказалась права. Я помню, что потом дети у нее в целом поправились, то есть тот, кто пбисался и не вставал, писаться перестал и пошел, но в спецшколе для дефективных как-то сильно увлекся токсикоманией, в результате чего проломил до мозгов голову другому дефективному. А его брат-близнец почти выправил свою речь, поступил в нормальное, хорошее ПТУ, выучился на повара, женился, но потом пропал, и его не нашли. А кому достался пододеяльник, я так и не помню. Я помню только, что мне надоело сидеть в кладовке, я вышла и предложила разрезать этот пододеяльник на пятнадцать кусочков, как это сделали поклонники с носовым платком Мика Джеггера, — так меня чуть не убили.
А нынче я еду на дискотеку. В Long Beach. На “крайслере” цвета апрельского рассвета во Флориде. У меня молодой и самый красивый бой-френд на обоих побережьях. Полагаю, даже в обоих полушариях... Ну разве это не кино?
Сцена 13
Светло-вишневый “крайслер” подкатывает к зданию дискотеки, довольно долго ищет место для парковки; находит. Из здания, выполненного в корбюзьеанском стиле, доносится громкий, канонадой и взрывами, гул.
Обе двери машины синхронно открываются. Из них выходят (съемка сзади и слегка сверху) мужчина и женщина. Фигура каждого из них настолько точно соответствует принадлежности к своему полу, что эта принадлежность выглядит даже демонстративной. (Точней: старомодной?..) Две фигуры, настолько обратные друг другу, настолько обреченные друг на друга, словно являющие собой просто символы мужчины и женщины как таковых, — привычные символы мира, так остроумно замешенного на войне и единстве полярных начал. То есть мы видим большой треугольник мужчины, основанием кверху, а рядом маленький, словно перевернутый, треугольник его подруги. Большой треугольник великодушно протягивает маленькому свой мизинец. Маленький цепляется за мизинец двумя своими руками, и так они входят в здание дискотеки.
Сцена 14
Дискотека.
Она. Господи!!
Он. Что?!
Она. Господи!!
Он (наклоняясь к ней). Что?
Она (ему в ухо). Шум!..
Он (так же). Давай я возьму тебе “Ear Classic”!..
Она (держась за его шею). Что это?
Он (ей в ухо). Это такие пробки, уши затыкать!.. Вон, смотри, продают!..
Она. Какой смысл?
Он. Что-что? ..
Она. Я говорю: какой тогда смысл?..
Он. Шит! Во всем ты смысл ищешь! Рилэкс, бэби!
Она (кричит ему в ухо). Но у меня сердце вошло в резонанс!! Господи!! Сейчас лопнет!!
Он (кричит). Потерпи!!
Она. Господи!! По кишкам молотит!! Бухает!! Ой, не могу, ужас!! Ой!! Мозги сейчас взорвутся!! И вылетят!!
Он (освобождаясь от ее рук). Тихо, бэби!! Сейчас будет моя любимая песня!!
Она. Господи!.. но это же Хиросима!.. Мегатонны тротила!..
Он, к ее удивлению, открывает рот и, судя по движениям губ, подпевает.
И у этой бомбардировки есть слова?!
Грохот обрывается, топот, вой, свист. Музыканты подготавливаются к следующей
части.
Перерыв.
Он. Тебе понравилось?
Она. Мне надо привыкнуть...
Он. У вас есть похожие группы?
Она. Наверное... Я не знаю...
Он (внезапно). Что ты на него так смотришь?! Не показывай, что ты иностранка, пожалуйста! Не видела, что ли, таких причесок?
Она. Я не смотрю... Видела...
Он. Хочешь чего-нибудь выпить?
Она. Можно...
Он. Пошли в фойе.
Выходят.
Сцена 15
В фойе.
Он. Ну вот, теперь растянут перерыв на полчаса... Знаю я их манеру... Cока хочешь?
Она. Давай...
Он. Какого?
Она. Orange... (Явно подлизываясь.) Знаешь, эти децибелы страшно вредны для здоровья! Я читала!..
Он. Я же тебе предлагал “Ear Classic”...
Она. Да не для ушей, я имею в виду! Для всего сразу! Для, скажем, селезенки... мозга, конечно... печени... перикарда...
Он. Перикард — что это?
Она. Оболочка сердца...
Он. Сердце имеет оболочку? Это хорошо... А другие органы имеют?
Она. Не все, я думаю.
Он. Это плохо. Хорошо, если бы все имели... А где ты вычитала, что это вредно?
Она. В одном медицинском журнале...
Он. Я думаю, что в таких дозах это еще допустимо... А то Министерство здравоохранения обязательно делало бы свои предупреждения. Как ты думаешь?
Она. Тебе виднее...
Он. Конечно, делало бы! В противном случае министр пошел бы под суд!
Маленькая пауза.
Слушай... Раз уж ты коснулась такой темы...
Она. Какой?