– Вы не догадываетесь, кого Ставка может назначить вместо Павла Адамовича?
– Я полагаю, что командующих армиями перед наступательной операцией Ставка беспокоить не будет. Возможно, придет кто-то из старой обоймы… А, впрочем, поживем – увидим, – заключил Баташов, а сам в это время подумал: «Рано я обрадовался, что к нам был назначен умный и толковый главнокомандующий. И трех месяцев не выдержал Плеве с таким начальником штаба, как Бонч-Бруевич, который при Рузском совсем разучился принимать решения и стал к тому же не самым добросовестным исполнителем». Он вспомнил еще декабрьскую шифровку Ставки, в которой штабу и интендантской службе давалось прямое указание обеспечить войска ножницами, гранатами и противогазами.
«Вот благодаря такими военачальникам солдатам и приходится с голыми руками лезть на проволочные заграждения и без достаточной артиллерийской подготовки ценой огромных потерь брать вражеские укрепления», – с горечью подумал Баташов.
Назначение новым главнокомандующим Северным фронтом генерал-адъютанта Куропаткина вызвало у Баташова двоякое чувство: с одной стороны – неприязнь, ибо после своего бесславного командования во время Русско-японской войны Куропаткин как военачальник не шел с Плеве ни в какое сравнение, а с другой – надежду на то, что разведка и контрразведка наконец-то найдут в его лице не только понимание, но и настоящую поддержку. И надежда эта была небеспочвенной, потому что, еще будучи военным министром, Куропаткин впервые поднял перед императором вопрос о необходимости создания органов военной контрразведки. В той докладной записке были изложены самые веские причины и доводы необходимости военного контроля и защиты секретов современной Российской императорской армии. С этой записки, подписанной царем, и началось формирование органов военной контрразведки. Знаменательную дату подписания документа: 21 января 1903 года, Баташов, уже непосредственно занимаясь делами военной контрразведки, обычно отмечал в кругу своих самых ближайших сотрудников. Именно поэтому он жаждал видеть в лице Куропаткина не просто главнокомандующего фронтом, а своего сподвижника в далеко не простом деле руководства деятельностью армейских спецслужб. И генерал не ошибся. При первой же встрече он высказал новому главнокомандующему все, что думал о новом «Наставлении по контрразведке в военное время», и прежде всего то, что в этом документе соответствуют военному времени всего лишь несколько статей, которые ни в коей мере не раскрывают всех направлений деятельности военного контроля. В заключение он назвал главный недостаток этого «Наставления» – отсутствие органа для руководства всей контрразведкой вообще и на театре военных действий в частности, ибо Ставка этим делом совсем не занимается, а Главное управление Генерального штаба является лишь регистрационным и отчетным учреждением, но не руководящей инстанцией…
– Вы правы, – поддержал Баташова главнокомандующий, – в подписанном великим князем Николаем Николаевичем наставлении слушком много упущений и недоговоренностей. Что же касается общего руководства военной контрразведкой, то я, право, не знаю, что и сказать. Во всяком случае, это не обсуждалось в Военном министерстве в мое время, да и пришедшие мне на смену Сухомлинов с Поливановым, насколько я знаю, не были этим обеспокоены. А резон в ваших словах есть. Я подумаю над этим. И вообще, Евгений Евграфович, милости прошу ко мне в любое, удобное для вас время. У нас есть, о чем потолковать.
– А что вы скажете о решении Павла Адамовича по поводу предстоящего наступления? – спросил Баташов.
– Я не считаю себя в праве что-то там менять, – решительно заявил Куропаткин, – и доложу Верховному главнокомандующему все, как есть. Пятая армия, которой я имел честь командовать, может стать тем несокрушимым тараном, который во взаимодействии в первой армией Западного фронта в состоянии пробить широкую брешь в обороне Гинденбурга, что непременно послужит победоносному шествию наших войск в Пруссию.
Баташов, искренне надеявшийся на глубокий, предметный разговор о предстоящей наступательной операции, был несколько обескуражен таким, явно не командирским, а политическим заявлением Куропаткина, в котором открыто проступали прежние его «шапкозакидательские» взгляды на победу русских войск над Японией.
«Да-а, – с сожалением подумал он про себя, – время нисколько не изменило этого человека».
После довольно продолжительного забвения, наложенного историей и общественным мнением на бывшего военачальника и военного министра, Баташов услышал о нем в Ставке уже во время войны, когда на одном из совещаний генерал-квартирмейстер Ставки Данилов, как показатель истинного патриотизма в российском обществе, зачитал офицерам письмо старика Куропаткина, направленное в адрес императора. Письмо это поразило Баташова до слез, поэтому он запомнил его почти дословно. Алексей Николаевич писал: «Поймите меня! Меня живого уложили в гроб и придавили гробовой крышкой. Я задыхаюсь от жажды дела. Преступников не лишают права умирать за Родину, а мне отказывают в этом праве…» На этой просьбе стояла лаконичная резолюция государя императора: «Отказать». Данилов, прочитав резолюцию царя, добавил от себя слова, ставшие позже пророческими: «Сиди, батюшка, на печи, да ешь калачи. Ибо только время, рано или поздно, все расставляет на свои места».