«Судя по тому, что тела задеревенели, можно предположить, что бой здесь был недавно, возможно, прошлым днем», – подумал Баташов, пытаясь с помощью гусар перевернуть лицом к себе австрийского офицера, сраженного пулей в спину.
На лице австрияка застыла гримаса удивления и ужаса.
Удивлен и озадачен был и командир охотников. Прекрасно зная о том, что русские войска находятся на слишком большом удалении, чтобы встретиться здесь с противником, он, еще раз более внимательно осмотрев местность, пришел к довольно неожиданному выводу. По всей видимости, разъезд австрийских гусар, пробираясь из разведки, напоролся на своих, отчего и произошла перестрелка между австрийцами.
«Это говорит о том, что австрийцы, по всей видимости, решили оборонять село Брошнев-Осада, находящееся у нас на пути, и в то же время кем-то напуганы до такой степени, что стреляют даже по своим, чтобы чужие боялись», – сделал вывод Аристарх.
Словно в подтверждение его мыслей, вахмистр Стронский нашел в командирской сумке австрийца карту, на которой горная деревня была окружена красным кружком, в центре которого стояла цифра 240. А Баташов знал, что, именно столько солдат и офицеров насчитывалось в австрийском пехотном батальоне.
– Спаси нас, Господи! – невольно вырвалось у него. – Ведь и одной пехотной роты противника достаточно, чтобы надолго задержать продвижение дивизионной колонны, – вспомнил он слова полкового командира.
Стоявший рядом вахмистр Стронский удрученно покачал головой.
– С налета здесь не возьмешь, – задумчиво промолвил он, – много людей положим, а заслон с ходу не собьем.
– А зачем нам голова дадена? – спросил офицер. – В горах идти в лоб – значит обречь себя на погибель. Нужно малыми силами ошарашить врага так, чтобы он сам, боясь охвата, кинулся наутек. Австрияки после поражения в Галиции сами себя боятся. Пример тому – разгром своего же разъезда.
Баташов вытащил свою карту и, расстелив ее на плоском камне, наполовину вросшем в землю возле разлапистой сосны, задумался.
Выйти незаметно в тыл противника, как он задумал, не было никакой возможности. С западной стороны склоны были довольно крутыми и безлесными, а противник наверняка возвел оборонительные сооружения именно на западной, более возвышенной стороне села, откуда можно было беспрепятственно обстреливать не только дорогу, ведущую к селению Долина, но и ее ответвление на Торунь.
Так ничего определенного и не решив, Аристарх подозвал вахмистра Кузьмина.
– С двумя гусарами обойди село справа и с лесины, растущей на господствующей высоте, постарайся поточнее разведать, где находится противник, – поставил он задачу, – только постарайся до времени не обнаружить себя. С Богом!
Гусары, передав коней коноводу, споро скрылись за деревьями, словно их и не было.
Ожидая прибытия разведчиков, Аристарх еще и еще раз прокручивал в голове самые неожиданные варианты предстоящих действий, желая лишь одного: во что бы то ни стало выполнить приказ полкового командира с наименьшими потерями, а лучше, конечно, вобще без оных.
Верный принципу «доверяй, но проверяй», он с нетерпением ждал доклада Кузьмина. От того, подтвердит тот его предположения или опровергнет, во многом зависело решение. О том, чтобы ретироваться от встречи с превосходящими силами противника, у него не возникало и мысли.
«Хуже нет ждать да догонять», – неожиданно вспомнил он слова Баташова-старшего и воочию представил его. Прошло уже несколько месяцев со дня их последнего свидания в Царскосельском госпитале, и все это время они ограничивались лишь редкими весточками да короткими телефонными разговорами. Тысячи верст разделяли Юго-Западный и Северный фронты, что по меркам войны было равносильно непреодолимой пропасти…
«Вот закончится война, и мы заживем прекрасной мирной жизнью», – думал Аристарх. Но время шло, а война не только не заканчивалась, а лишь только набирала обороты, вовлекая в свою кровавую мясорубку все новые и новые страны, все новые и новые миллионы человеческих жизней. Он со страхом все чаще и чаще ловил себя на мысли, что постепенно привыкает к походной жизни, крови и смертям своих боевых товарищей. А, когда полк, после кровопролитных боев, направлялся на отдых и доукомплектование в тыл, начинал тосковать по своему делу. Лишь грохот канонады, постоянные рейды в тыл противника, жестокие и скоротечные бои приносили ему некоторое удовлетворение и душевное равновесие. Конечно, в ходе боев возникали и непредвиденные ситуации, которые, бывало, немного охлаждали боевой пыл, и тогда он мысленно призывал на помощь отца: задавал ему свои вопросы и, как правило, всегда получал ясные и мудрые советы. Да по-другому и не могло быть, ведь Баташов-старший и в кадетские, и в юнкерские годы приучал его к самостоятельности и ответственности за каждое принятое решение. Они вместе частенько анализировали не только всем известные, но и малозначимые победы и поражения русского оружия во время Русско-японской войны. Все это позволило заранее подготовить Аристарха к нелегкому ратному труду, к той большой и кропотливой работе, которая легла ему на плечи вместе с офицерскими погонами. Вот и сегодня, не находя выхода из создавшегося положения, он мысленно обратился к отцу: как бы тот поступил в нынешней ситуации. Обычно, выслушав вопрос, отец, загадочно улыбался. Потом, покопавшись недолго в своем «мозговом архиве», предлагал в ответ почти всегда что-то достаточно оригинальное. И, что самое главное, он никогда не повторялся. К этому в своей непредсказуемой и довольно опасной деятельности стремился и Аристарх, стараясь найти выход из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций.