– Однажды, – начал свою трагическую повесть Фрейман, – после освобождения очередного польского фольварка я прилег отдохнуть, но не успел задремать, как в комнату без стука ввалился вестовой и, вращая обезумевшими глазами, взволнованно прохрипел:
– Ваше благородие!.. Дозвольте доложить… Привезли солдата без живота и без… – И он сконфуженно умолк.
– И без чего? Ну?!
Вестовой молчал еще некоторое время, а потом все-таки доложил о том, «без чего» привезли несчастного нижнего чина.
Выйдя во двор, я увидел сани, запряженные парой лошадей… В санях, поперек их, лежит что-то странное и длинное, покрытое серой шинелью, из-под которой торчат одни только закостеневшие ноги в теплых носках. Вестовой с неприкрытым ужасом на лице приподнал шинель…
Молодая голова с лицом, изуродованным рукой мучительной смерти, откинута назад и свешивается с саней. На лице, на руках и на истерзанном теле появились уже неровные, серо-синие пятна – страшная печать разложения. На руках – ряд глубоких надрезов, причиненных, очевидно, тупым ножом, штыком, или, быть может, зазубренной саблей. Вместо живота – кровавая пропасть с вывалившимся наружу внутренностями. Но и это еще не все… На том месте, где были половые органы несчастного, – глубокая дыра с изъязвленными краями…
По рядам людей, обступивших сани с трупом, пролетел глухой ропот возмущения:
– Душегубы… Убивцы… Мучители…
– Не пройдет вам это даром…
– Грех-то какой, прости, Господи… Подумать только… Человек человеку… и вдруг «такое» сделал…
Я тотчас ушел… Ведь и мгновения достаточно для того, чтоб оно запечатлелось в душе неизгладимыми знаками, которые всю жизнь будут звучать призывом к расплате…
Все эти мысли и воспоминания спешно пронеслись в мозгу Баташова, выдав единственно верное в этой ситуации решение.
– Хорошо! Я лично возглавлю «австрийский патруль», – решительно заявил Аристарх, – так что дело за вашими «интендантами».
В ожидании выехавших на «большую дорогу» дагестанцев, которым Муса приказал любыми средствами достать хотя бы одну офицерскую форму и три мундира нижних чинов, Аристарх снова поднялся на самую высокую башню Хотинской крепости, чтобы продолжить наблюдение за левым берегом Днестра и окрестностями. Вслед за ним последовал и прапорщик. Обстановка вокруг полуразрушенной крепости не вызывала тревоги, и офицеры, периодически осматривая местность, разговорились.
– Вы говорили, что у вас было какое-то совместное дело с казаками, – заинтересованно промолвил Муса, – так что с казацкой вольницей знакомы…
– Да-а! Было дело, – усмехнулся Аристарх. – Станичники живут по принципу черепахи: все свое – ношу с собой! Но это, по-моему, единственная, отрицательная их черта. В остальном это бесстрашные и лихие рубаки. А что, кавказцы не такие?