Второй раз судьба свела их в Варшаве, где Баташов руководил разведывательным отделом штаба Варшавского военного округа, а барон командовал лейб-гвардии Уланским Его Величества полком. Там он был пожалован чином генерал-майора и зачислен в свиту Его Величества. Проживали они в одном доме на Саксонской площади. Угрюмость, скрытность Маннергейма, его излишнее самолюбие, зачастую перераставшее в амбициозность, производили на Баташова не очень хорошее впечатление. По отзывам офицеров штаба округа, это был грамотный и требовательный командир, умело завязывавший нужные знакомства не только в военной, но и в аристократической среде. Барон быстро стал своим в кругу польских аристократов, будучи принятым в домах самых родовитых из них – Тышкевичей, Потоцких, Любомирских, двери которых по политическим причинам были закрыты для большинства русских офицеров. В этой враждебной всему русскому среде барон особо не стеснялся в своих высказываниях о России и русских. Об этом Баташову поведал один из его агентов, служивший у Потоцких. В частности, ему пересказали довольно странные для российского генерала слова, прозвучавшие однажды в гостиной польских аристократов: «Послушайте, господа, завтра, в день 200-летия Полтавской битвы, я должен отправиться на место сражения с одним из эскадронов полка и флагом. Странная ирония хода истории – мне приходится участвовать в праздновании годовщины поражения моих предков!» Тогда-то Баташов и узнал в канцелярии штаба округа, что предками барона были шведы. Он не обратил бы на это особого внимания, если бы позже не получил дальнейших подтверждений русофобских взглядов барона. Варшавскому генерал-губернатору не раз приходили рапорты от полицмейстера, утверждающего, что поляки видели в этом русском генерале предводителя всех недовольных всем русским и Россией, убежденного противника русификации Финляндии и своего активного сторонника в борьбе за независимость Польши. Незадолго до войны Баташов узнал от полицмейстера еще об одной тайне барона. Генерал в штатском костюме периодически посещал ипподром, где инкогнито выставлял своих скакунов на соревнования, манкируя существовавший для старших офицеров гвардии запрет. Его кони не раз выигрывали Варшавское дерби с призом в 10 000 рублей. Эти воспоминания о бароне Баташов занес в правый столбец своей записной книжки, озаглавленный «минусы». В левый столбец под названием «плюсы» он занес все то, что знал о бароне положительного. Всего этого было достаточно, чтобы сделать первый вывод – генерал Маннергейм довольно тенденциозная личность. С одной стороны, это бравый гвардейский офицер, имеющий заслуженные боевые награды, с другой – тайный сепаратист и делец, свысока взирающий на все русское.
Уже в первом сражении с немцами полк генерала Маннергейма, обороняя город Красник, выдержал удары превосходящих сил врага. Получив подкрепление, генерал провел свою кавалерию в стремительную атаку, обратив противника в бегство. За бой при Краснике генерал-майор Маннергейм приказом командующего 4-й армии был награжден золотым Георгиевским оружием. Но и этот факт не поколебал отношения Баташова к барону, потому что ранее, перебирая бумаги генерал-квартирмейстерской службы в Ставке, он нашел рапорт начальника КРО армии с объяснительной запиской старшего адъютанта 12-й кавалерийской дивизии, где тот утверждал, что генерал Маннергейм, получив «весьма секретную» директиву штаба фронта, в которой приводились конкретные примеры шпионской деятельности евреев и этнических немцев в прифронтовой полосе, приказал никому больше об этом не докладывать, а положить документ под сукно. «…Это не приказ, а глупость, – сказал он, – спрячьте его подальше от глаз офицеров. Визировать его не будем». На рапорте стояла виза генерала Данилова: «По распоряжению Н.Н., дело закрыть и отправить в архив». Баташов сразу понял, что «Н.Н», это не кто иной, как великий князь Николай Николаевич, который, познакомившись с бароном через Брусилова еще в Варшаве, ходатайствовал тогда о пожаловании ему чина генерал-майора и зачислении в свиту Его Величества. Таким образом, должностное преступление Маннергема было спущено на тормозах. А ведь именно из-за того, что командирам полков не была своевременно доведена директива о противодействии шпионству и диверсиям, кавалерийскому полку из состава 12-й кавалерийской дивизии, в котором служил Аристарх, пришлось при отступлении форсировать Днестр вплавь с помощью подручных средств, в результате чего полк потерял обоз, много людей и лошадей. И все потому, что в полосе отступления дивизии диверсантами были взорваны мосты и уничтожены паромные переправы. Соседняя Дикая дивизия, заблаговременно выставив на мостах охранение, переправилась через Днестр без потерь…