«И вот этот человек, для которого спокойствие превыше всего, до сих пор, несмотря ни на что, остается начальником дивизии, – думал Баташов, – и в любой момент, вопреки приказам и указаниям свыше, может навредить не только себе, но и своим подчиненным…»
От этих грустных мыслей оторвал генерала кондуктор, который зазвонил в колокольчик, предупреждая пассажиров о том, что поезд подходит к Пскову.
Старинный город встретил Баташова теплым вечером запоздалого бабьего лета. На станции генерала никто не встречал, и он выбрал из десятка стоящих у вокзала лихачей пролетку разбитного на вид и расторопного извозчика, который при виде генерала быстро соскочил с козел и чуть ли не силой выхватил у него из рук дорожный чемоданчик.
Устроившись в коляске, Баташов многозначительно промолвил:
– Небось догадываешься, братец, куда меня везти.
Возница окинул хитрым, оценивающим взглядом генерала и довольно развязно произнес:
– Я, ваше превосходительство, с одного взгляда вижу, кого и куда нужно доставить. Вас либо в штаб Северного фронта, что на Георгиевской, либо сразу в контрразведку…
– С чего это ты, братец, взял? – явно удивился Баташов.
– А я вчера офицеров с вокзала возил. Слышал, как они балакали о том, что на днях два генерала должны из Ставки прикатить. Один в штаб, другой в контрразведку. Даже фамилии называли, да я не запомнил, – таинственно изрек «ванька», направляя лошадь по узким улочкам и переулкам на Георгиевскую.
– А что они еще говорили? – поинтересовался Баташов, заранее рассчитавшись за поездку серебряным рублем.
Обрадованный щедростью пассажира возница разговорился. От него Баташов узнал не только о том, что творилось в штабе, но и о повальных переселениях евреев и арестах немцев из числа переселенцев, проводимых накануне контрразведкой.
– Говорят, что новый начальник контрразведки – чистый зверь… – в доверительном запале выпалил лихач и, вдруг поняв, что пассажир может быть и есть тот самый ожидаемый генерал-контрразведчик, испуганно замолчал. Что есть силы огрев бичом лошадь, он надсадно прохрипел:
– Но-о-о, окаянная! Леший тебя возьми!
Втянув голову в плечи, словно ожидая яростного тычка недовольного его откровением пассажира, «ванька» надолго замолчал, сосредоточив все свое внимание на дороге.
Баташов не стал раскрывать свое инкогнито, а только, с сожалением думая о выведанных у возницы «тайнах мадридского двора», машинально промолвил:
– К штабу!
Услышав это, извозчик облегченно вздохнул и, обернувшись к пассажиру, хотел продолжить свое повествование, но задумчивое и явно помрачневшее лицо генерала, взгляд которого рассеянно скользил по золоченым куполу и шпилю Троицкого собора, заключенного в Псковском кремле, к разговору не располагало.
Провожая взглядом многочисленные башни Псковской твердыни, не раз спасавшие псковичей от нашествий с Запада, Баташов, с воодушевлением подумал:
«Вот и теперь Пскову – охранителю земель русских – предстоит стать нерушимой крепостью на пути многочисленного и хорошо подготовленного к войне врага».
И тут же, при мысли об офицерах, разболтавших первому встречному извозчику немало конфиденциальных сведений, в голову пришло: «Направляясь в Псков, я строил дерзкие планы о том, как понадежнее сохранить в тайне штабные секреты, как оперативно выявить и развенчать тайного противника, и вдруг с порога вокзала узнаю о том, что люди, которые должны блюсти честь российской армии, стоять на страже военных секретов, становятся невольными сообщниками врага, напропалую выбалтывая важнейшую информацию. Чем же тогда занимается начальник КРО? Ну конечно же он не сидит без дела. По сведениям всезнающего извозчика, контрразведка занята повальными переселениями евреев и арестом переселенцев…»
Вскоре впереди показалась невысокая белоснежная церковь с медными, покрытыми благородной патиной куполами и снежно-белой звонницей, которая неожиданно заговорила ясным многоголосым звоном, извещая окрестности о начале вечерней службы.
– Это старейшая церковь Георгия со Взвоза, – многозначительно промолвил возница и истово перекрестился.
– Ты меня к месту поскорее доставь, – буркнул недовольно генерал, осенив себя крестным знамением.
– Тпру, окаянная! – воскликнул «ванька», натягивая вожжи. – Приехали уже, ваше превосходительство. Штаб-от, как раз напротив церкви. В мужской гимназии.
Ничем не примечательное трехэтажное здание, почти не выделялось среди таких же серых и неприметных зданий губернского городка. Лишь выкрашенные в черно-белые цвета караульные будки, примыкающие к этому строению, да караул, замерший у входа, говорили о том, что это военное учреждение.