Проанализировав всю имеющуюся в его распоряжении информацию, напрямую касающуюся Рузского, Баташов сделал для себя неутешительный вывод о том, что в умах некоторых высших офицеров Российской императорской армии царят, мягко говоря, сумбур и полная утрата ориентиров, исстари заложенных в присяге и кодексе чести русского офицера. И все это чревато самыми страшными последствиями. В угаре нарциссизма человек способен не только манкировать понятие офицерской чести, но и предать друга, товарища по службе, командира и даже самого государя императора. Этот вывод до того ошеломил Баташова, что он несколько минут сидел молча, не реагируя на назойливый телефонный звонок. И только когда кто-то настойчиво забарабанил в дверь, он откликнулся:
– Я же сказал, что занят и никого не намерен принимать, – недовольным тоном промолвил генерал.
– Ваше превосходительство, – заглянул в приоткрытую дверь его помощник, штаб-ротмистр Свиньин, – начальник штаба генерал Бонч-Бруевич просит вас к себе…
– Прости, Алеша, я не знал, что это ты, – извинился генерал. – Как ты думаешь, зачем я понадобился начальнику штаба, ведь мы только второго дня с ним виделись?
– Не знаю, Евгений Евграфович. Правда, дежурный по штабу сказал мне мимоходом, что из поездки по армиям вернулся генерал Рузский.
– Наверное, он и потребовал доклад, – догадался Баташов. – А скажи-ка мне, Алеша, есть что-нибудь новое по нашему ведомству?
– Да, Евгений Евграфович, – обрадованно воскликнул штаб-ротмистр, – сразу две депеши, из Стокгольма и из Копенгагена. Одна уже была почти расшифрована, я ее тотчас принесу.
«Какая прекрасная партия для моей Лизоньки, – подумал Баташов, с любовью проводив взглядом будущего зятя. – Дай бог, чтобы они наконец-то обвенчались». Алексей Свиньин вот уже второй год служил под его началом, куда бы ни забрасывала Баташова военная судьба, и он души не чаял в этом дельном и распорядительном офицере, зачастую поручая ему самые ответственные и опасные задания. Вот и в Псков он первым отправил Алексея, чтобы тот подыскал удобное во всех отношениях жилье, и снова в нем не ошибся. Свиньин нашел невдалеке от штаба фронта прекрасную квартиру…
– Вот депеша, – оторвал Баташова от благостных мыслей штаб-ротмистр, – вторую обработают через полчаса.
– Спасибо, Алеша, – промолвил генерал, удовлетворенно потирая руки.
Раскрыв конверт, Баташов бережно вытащил из него листок и, разгладив на столе, принялся читать.
– Ты знаешь, о чем пишут из Стокгольма? – спросил генерал, перекладывая после прочтения листок в красную кожаную папку.
– Нет. Вы же распорядились прежде вас не читать.
– Правильно. Наш Стокгольмский резидент докладывает: агент, проживающий в Ковно, информирует о том, что в лесном массиве, в пятидесяти километрах от города, идет формирование ландверного корпуса из числа резервистов. То, что сведения эти достоверны, подтверждают агенты из Копенгагена и из Кенигсберга. Мне кажется, что и вторая телеграмма имеет эту же ценную информацию. Чтобы не задерживать Михаила Дмитриевича, поспеши в аппаратную и проверь, гожусь я в провидцы или нет.
Через несколько минут запыхавшийся штаб-ротмистр радостно доложил:
– Вы оказались правы, Евгений Евграфович. Копенгагенский резидент просит деньги на оплату услуг недавно приобретенного им агента, который тоже докладывает о формировании ландверного корпуса в окрестностях Ковно. Точные координаты он даст при условии оплаты услуг…